- По-моему, ему будет недоставать приключений, - подумал вслух Вехоо. А что скажешь ты, старый пропойца?
Николас Феррано встает с чашей в руке.
- Я, дамы и господа, глубоко опечален. Меня покидает тот, кто начертал направление жизни моей. Себялюбиво мое горе, ибо оно проистекает от отчаянной неизвестности - что же мне делать теперь, когда былой мой спаситель уходит безвозвратно...
- Как ты говоришь, Николас! - хмурится Альфонсо. - Он еще не умер!
- Но это похоже на смерть, ваша милость. Твое обращение, о возлюбленный, - относится Николас к отсутствующему Мигелю, - подобно смерти. Покидаешь ты матросов своих, капитан. Что станется с ними в бурях искушений, будоражащих мир? Кто направит корабль, который ты бросаешь среди рифов и водоворотов?
- Отлично сказано! - восклицает Капарроне.
Но Николас продолжает плачущим голосом:
- Печальный, глубоко печальный стою я пред вами, благородные друзья. Тот, кто доселе пил вино наслаждений, принялся - о, горе! - за воду покаяния... Говорят, он нашел себя - зато он теряет нас, а мы теряем его. Какое жалкое зрелище! Я словно стою над могилой...
- Перестань, - одергивает его Вехоо.
- ...и не знаю, за что мне поднять эту чашу, - продолжает Николас. - За его так называемую новую жизнь? За наше жалостное сиротство? За гибель того, что здесь умирает, или за благо того, что рождается сейчас?
Тут весь пафос Николаса разом сменяется плачем.
С лицом, залитым слезами, он кричит:
- Но счастья я желаю тебе всегда, мой милый!
* * *
- Ты одинок на свете, друг мой, - говорит Мигель Альфонсо, который, возвращаясь от "Херувима", зашел к нему, несмотря на то, что уже ночь, чтобы в канун свадьбы первым принести свои поздравления. - Тебе единственному из всех нас негде преклонить голову. Я предлагаю тебе гостеприимство в моем доме, друг.
- Не понимаю, - недоумевает Альфонсо.
- Хочешь быть моим майордомо?
- Что? - поперхнулся Альфонсо.
- Не бойся, - улыбнулся Мигель. - Я не стану ограничивать твою бурную натуру. Ты только немного поможешь мне вести дом, ладно?
Они пожали друг другу руки - Альфонсо сияет.
О, конец нужде и нахлебничеству! Немного продажная душа Альфонсо - не судите слишком строго, в общем-то он верный друг, - изливается в благодарности:
- Я не обману твоих ожиданий, Мигель. Устрою все - от буковых поленьев для камина до голубей на карнизах окон! Я буду заботиться о твоей конюшне и о твоем платье. Стану таким майордомо, какого не знал ни Старый, ни Новый Свет!
Уходя, Альфонсо встретил в коридоре Каталинона.
- Эй, Като!
- К услугам вашей милости!
- Отныне я твой начальник, понял?
- Это как же? - удивляется Каталинон.
- Я теперь - майордомо этого дворца, и с завтрашнего дня приступлю к делу. Завтра утром, через час после восхода солнца - нет, не так, позднее, скажем, около полудня, - я пройду с тобой по дому и вступлю в должность.
Мигель между тем лег.
Завтра в это время Хиролама станет его женой. Завтра он начнет новую жизнь. Со старой покончено.
День улыбок, врата к сласти неизреченной, приди скорее, не заставляй себя ждать слишком долго! Беги же, ночь, не тащись так лениво, тяжелая тьма!
И тут сердце его сжалось от страха.
Ему померещилось вдруг, что он не один в комнате. Словно из всех углов вылезают уродливые чудища, высовывая языки, чтобы слизывать кровь со свежих ран. Словно ложе его царапают когти стервятников или волков. Словно в лицо ему пахнуло горячим, липким, смрадным дыханием из некоей пасти, по клыкам которой стекает слюна, смешавшись с кровью...
- Хиролама! - закричал он, но мрак вокруг него сомкнулся плотнее, положив на горло могучие лапы.
Он вскочил, зажег свечу.
Так он бодрствовал в страхе, что вокруг него бродит нечто, чего ему надо бояться.
Лишь много времени спустя впал он в тревожный, прерывающийся сон, разорванный ощущением страха.
* * *
Двенадцать главных суставов в теле человека,
двенадцать яиц кладет самка павлина,
двенадцать месяцев носит верблюдица плод,
двенадцать знаков Зодиака,
двенадцать было апостолов Христа,
двенадцатью звездами увенчана царица небес,
двенадцать ангелов стоят у врат священного города,
двенадцать - божественное число, которым мерят небесное.
Дважды двенадцать колоколов на севильском кафедральном соборе.
День свадьбы.
Дважды двенадцать колоколов собора.
Дважды двенадцать раз раскачали руки.
И сотрясается город от этого хора.
В голос небес преисподней вплетаются звуки.
Читать дальше