Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Собираются женщины, сдвигают головы - морщины негодования на лбу, брань, ругательства, проклятия.

- Господи, покарай его за всех нас!

"У херувима" волнение.

Руфина молчит, медленно теребя складки своего платья.

- А что вы скажете, госпожа? - пристают к ней девки.

Она мягко улыбается:

- Я предсказывала ему, что он найдет... И нашел!

- Будет ли счастлива... эта?

- Будет, - говорит Руфина.

- А он?

- Не знаю. Трудно сказать что-либо о нем. Он - как пламя.

Помолчали. Потом одна из проституток заметила:

- Госпожа, у вас слезы на ресницах...

- Вы тоже его любили? - тихо спрашивает другая.

- Вина! - поднимает Руфина голову, заставляя себя принять веселый вид. - Выпьем за здоровье и счастье дона Мигеля!

Огненное старое тинтийо мечет алые и кровавые блики.

* * *

Наемники герцога Мендоса разлетелись по городу и окрестностям, оповещая о помолвке герцогини Хироламы с графом Маньяра.

Прекраснейший цветок испанской знати отдаст перед алтарем руку ненавистнейшему из мужей Испании.

Голубка в когтях льва...

Как можно еще верить в бога, если он допускает, чтобы этот бесчестный нечестивец украсил грудь свою столь дивной и добродетельной розой?

Сотни рук украшают дворец Мендоса. Гирлянды желтых и алых цветов. Дворец светится, как кристалл хрусталя, внутрь которого упала сверкающая звезда.

Музыка в зале, в саду. У ворот толпы нищих, слуги наполняют серебром протянутые ладони.

Факелы окружили дворец сплошной цепью, дымя в небеса.

В это время графиня Изабелла де Сандрис велела доложить о себе донье Хироламе.

Вот они, лицом к лицу, их взгляды настороженны, движения сдержанны.

Изабелла рассказывает о страсти своей к Мигелю, приведшей к двойному несчастью: потере чести и смерти отца.

Хиролама находит изысканные, мягкие слова сочувствия.

- Я пришла сюда не для того, чтоб услышать о вашем сочувствии ко мне, но чтобы предостеречь вас от человека, чьи руки в крови.

Хиролама, глядя поверх головы Изабеллы, тихо отвечает:

- Я люблю его.

- Я тоже любила его! - взрывается Изабелла. - Сколько ночей не спала я, рыдая, сколько жалоб, мольбы, заклинаний слышало ложе мое, сколько горя, сколько новых морщин на моем лице видели утра, какие муки сотрясают мое сердце...

- Вы его еще любите? - пораженная, выдохнула Хиролама.

Изабелла мгновенно обратилась в статую, в камень, в лед.

- Ах, дорогая, что вы вздумали! - фальшивым звуком скрежещет смех Изабеллы. - Дело не во мне, а в вас. В том позоре, которого вам не избежать, если...

Хиролама встала.

- Каждый должен нести последствия своих поступков, донья Изабелла. Я готова страдать из-за него.

- Он притягивает вас, как бездна. Я испытала это. Но я не знала тогда, что он злодей, а вы это знаете.

- Ничто не изменит моего решения.

- Проклинаю вас и его! Нет греха, который был бы прощен, нет долга, который дозволено не возвращать. Небо отомстит вам за меня!

Хиролама смотрит на дверь, через которую вышла в гневе Изабелла. И, улыбаясь вдаль, шепчет:

- Любимый, приди!

* * *

- За счастье обрученных!

- За красу невесты!

- За любовь!

Чаши звенят.

Хиролама при всех поцеловала Мигеля - и пирующие разразились ликующими кликами.

За воротами толпятся бедняки. Блюда с жарким, бочки вина услаждают сегодня их горькую жизнь. Пьют, превозносят благодетелей. Призывают на головы обрученных благословение господа.

Перед дворцом, на цоколе памятника кардиналу Мендоса, сидят две девушки, не знакомые между собой: обе сдерживают слезы.

Разве важно, что одну зовут Мария, другую - Солана? Разве можно знать, сколько девушек оплакивает блаженство того, кто родился под счастливой звездой?

Но разве Сатурн, планета Мигеля, планета недобрых страстей, и впрямь счастливая звезда?

Посмотрите на дворец Мендоса. Посмотрите на лица жениха и невесты и склоните головы перед сомнениями, которые посеяла в вас лженаука, вздумавшая связывать судьбы людей с огарками, светящимися в ночном небе!

* * *

Когда-то звуками лютни люди приручали дельфинов.

От звуков флейты Галезский источник, обычно спокойный и тихий, взметывается вверх и переливается через край.

У аттических берегов море само играет на свирели.

Демокрит и Теофраст музыкой и пением исцеляли больных.

Давид игрою на арфе смирил ярость Саула.

Пифагор пением и музыкой укротил юношу необузданных страстей.

Голос Хироламы в сумерках - темно-синего цвета и глубок, как горное озеро. Лютня под пальцами ее звучит величественным органом.