Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Но вечером я поведу себя иначе! Я добуду тебя, красотка, как любую другую!

Он уходит, скрипя зубами, но берет свой все еще держит в руке человек, против воли смиренный. Веточка померанца вянет на полуденном солнце.

* * *

- Почему вы так спешите сегодня, донья Хиролама? Что с вами, во имя милосердия божия?

Толстая дуэнья с озабоченным добрым лицом едва поспевает за Хироламой.

- Почему вы мне не отвечаете? Да подождите же!

Но Хиролама ускоряет шаг. Смысл няниных слов до нее не доходит. Вот кончилась кипарисовая аллея, и девушка входит в калитку сада, что позади отцовского дворца.

О! Под солнцем этого утра распустились уже все цветы на всех померанцевых деревьях, сад так и светится трепетным великолепием нежных белых соцветий, простых и волшебных, как сама любовь.

Внезапный страх сжал девичье сердце. Обещала первый цветок Мадонне, а отдала человеку... Оскорбила Мадонну, согрешила... От этой мысли потемнело в глазах, заколотилось сердце. Великое опасение перед чем-то, что надвигается, охватило душу ее. Вымолить прощение Мадонны, пасть на колени, сейчас же...

- Принесите мне целую охапку этих цветов! - приказала она.

Перед Мадонной, в своей комнате, пала на колени Хиролама, рассыпав цветы у ног Пречистой.

- Прости, госпожа наша! Я согрешила... ради него...

Поднимает глаза на Мадонну, а видит его лицо, ощущает его дыхание.

- О Мадонна, прости! Смилуйся над моим сердцем!

Дрожит девичье сердце. Не от страха перед грехом - от неведомого блаженного томления.

* * *

Солнце зашло.

От калитки в глубь сада ведет кипарисовая аллея. Тяжелые ароматы душат дыхание вечера.

В конце аллеи появилась какая-то фигура.

Мигель дышит хрипло. Волненье сдавило грудь, к которой он судорожно прижимает стиснутые кулаки. Он готовит речь. И, идя навстречу девушке, кланяется галантно.

- Вы светлее луны, совершеннее царицы красоты, о вечерняя звезда на голубом шелку...

Девушка остановилась - улыбка, которой она встретила Мигеля, сошла с ее лица.

А Мигеля бьет дрожь. Он сам чувствует, как фальшиво прозвучали его слова. Ему бы пасть на колени, молча поднять взор к этому лицу, но нет, не унизится он до состояния влюбленного мальчишки!

- Я ждал вас более часа... - пробормотал он, но голос его пресекся в середине фразы.

Хиролама бледна.

Тишина - разговор ведет лишь учащенное дыхание мужчины и девушки.

Потом Хиролама сказала:

- Что такое час? Я целые годы ждала встречи с вами...

- Вы меня ждали?!

- В мечтах видела ваше лицо...

Тогда рухнуло в душе Мигеля все, что он готовил, собираясь действовать как завоеватель, - стоит тут человек, покоренный, захваченный смерчем любви.

Нет, не бывало еще ничего подобного этой минуте, и нет ей равной. Вся прелесть земли и неба слилась в создании, что стоит перед ним.

Ослепительный свет, вырывающийся из сердца струею могучего чувства и в одно мгновение выворачивающий человека наизнанку. Куда девались тщеславие, гордость, корысть, стремление брать силой...

Неуверенный, робкий, как мальчик, стоит граф Маньяра, лепечет смущенно:

- Простите, донья Хиролама, я не понимаю, что творится во мне - меня переполняет чувство, которого я доселе не знал, сердце болит, но я хочу этой боли, мне страшно, и сам не знаю чего, я хотел сказать вам много красивых слов - и не могу. Ради бога простите.

Прояснилось девичье лицо, только две слезинки сверкнули в темных очах.

- И меня переполняет чувство, которого я не знала доселе. И у меня сердце болит, и я хочу этой боли, - тихо повторяет она его слова, и глубокий голос ее окрашен темно-синими тенями. - Не вижу, не слышу ничего - только вас...

Глубокое волнение потрясло Мигеля.

- Хиролама, Хиролама...

Она чуть-чуть усмехнулась:

- Вы еще не назвали мне своего имени, сеньор!

- О, простите!.. - Но он тотчас осекся, побледнел.

Мое имя! Как произнести его при этой девушке?!

И вся чудовищность прошлой жизни навалилась на Мигеля.

- Что же вы, сеньор? - тихо настаивает девушка.

Нет, не могу его выговорить. Впервые в жизни стыжусь своего имени. Будь оно проклято!

Отвернувшись, он молчит, бурно дыша.

Маленькая теплая рука скользнула в его ладонь, и в голосе, мягком, как дыхание матери, прозвучала горячность:

- Вы даже не представляете, как я теперь счастлива, дон Мигель!

- Вы меня знаете? - Он поражен.

- Я ведь не только в мечтах видела ваше лицо. Я знаю вас много лет.

Он вытирает пот на лбу.

- И вы, зная, кто я, пришли...

- Я сама вас позвала.