- Но моя репутация... - бормочет Мигель. - Вы не боитесь?
Она взяла его за руку и повела по кипарисовой аллее.
Сгущается темнота, тени кипарисов образуют гигантскую шпалеру. Месяц повис над садом - ледяной, как замерзшая слеза.
- Я с детства ношу в сердце мечту о женщине, которую жажду всей кровью моей, всем дыханием. Это было - как свет, который дремлет во тьме. Пятнадцать лет молилась моя душа, чтоб найти мне подлинную любовь. Не находил. Но долго верил - найду. Потом уж и верить перестал... И теперь, когда я утратил все, что было во мне человеческого, честного, доброго, только теперь нахожу ее... Поздно, поздно! Я не могу надеяться...
- Никогда не бывает поздно, дон Мигель, - тихо возражает Хиролама.
- Скажите, что мне делать? Я сделаю все, что вы пожелаете!
- Правда?
- Клянусь...
- Не клянитесь. Мне достаточно вашего слова. Я хочу одного...
- Говорите, говорите!
Хиролама отворачивает лицо, голос ее чуть слышен, она произносит отрывисто:
- Я хочу... чтобы вы... меня... любили...
Тихо. Ледяной лик луны глазеет в бездны мира. Ароматы густы, дурманящи.
Мигель не отвечает.
- Чтобы вы любили меня настоящей любовью, - сладостный голос звучит словно издалека, полный обещаний чего-то прекрасного, немыслимой чистоты.
Дрожа всем телом, Мигель упал на колени.
- Я ваш, Хиролама. Отрекаюсь от всего на свете - кроме вас!
Она заставила его подняться и молча повела за руку. Села на ограду фонтана.
- О чем вы думаете, Мигель?
- О смерти, Хиролама.
- Я боюсь смерти.
- Не надо ничего бояться. Ведь я с вами. У меня хватит сил на обоих. Я жить хочу с вами, Хиролама.
- Да, - улыбается бледное лицо. - Это самое прекрасное. Жить с вами.
- Достоин ли я вас, Хиролама?
Он всматривается в ее лицо, окутанное сумраком.
- О чем вы думаете, Хиролама?
- О любви, Мигель, - просто сказала она.
Да, да, это - любовь!
Сердце его заколотилось неистово, дыхание замерло. Но он не осмеливается прикоснуться к ней.
- Можно поцеловать ваши руки, Хиролама?
- Можно, Мигель.
Больше не сказано было ни слова - и так сидели они рядом на ограде фонтана, глядя друг другу в глаза.
Легкий ветер играет ее легким платьем, временами прижимая край его к руке Мигеля. Тот вздрагивает от прикосновения шелка, но не смеет шевельнуться.
* * *
Это прекрасные дни, они опадают плавно и мягко, словно благоуханные лепестки цветов, солнце сияет уже не ради урожая в полях, а для двух людей.
Хиролама возвращает Мигелю радость, восторги, жар и пылкость мечты. Робость слов, умиление незавершенным движением руки, которая хотела погладить лицо, да стыдливо замерла на полдороге...
О, прижаться к стеклу окна и увидеть за ним вместо тьмы любимое лицо, коснуться рукой смоляных кос, пылающим полуднем мечтать о ночи, вдыхать аромат дыхания возлюбленной, ощущая, как по жилам вместо крови растекается бесконечное бессмертие, каждое утро умирать, дрожа над каждой секундой, отмеренной для встреч, и возрождаться от надежды, когда спускаются сумерки, - о печаль одиночества, о счастье сближения, о спешка изголодавшегося сердца, опьянение, когда соприкасаются руки и губы...
Город очень скоро узнал о ежедневных встречах Мигеля и Хироламы, и его охватило изумление и негодование.
Под знаком испуга заседает церковный совет.
Необходимо поставить в известность герцога Мендоса.
Архиепископ сам взял на себя трудную задачу.
Герцог Фернандо, выслушав округленные фразы дона Викторио, разрешает дело одним ударом. Он вызывает Хироламу и мать ее, донью Тересу.
Хиролама не уклоняется, не отрицает.
- Я люблю дона Мигеля. Хочу стать его женой. Хочу нести вместе с ним все доброе и злое. Хочу честно делить с ним божию милость.
Удивление. Слова уговоров, предостережений, угроз, просьб, убеждений слова, слова...
Какая сила заключена в человеческом чувстве! Рядом с ним теряется все, оно торжествует надо всем.
Архиепископ тронут силой любви Хироламы. Вставая, благословляет ее:
- На ваших глазах слезы, донья Хиролама, и я верю, что вы исполняете волю божию. Ваша любовь, быть может, сумеет вернуть дона Мигеля богу и чести. Если это удастся вам, сама пресвятая дева благословит вас.
- Мендоса женятся и выходят замуж только по любви, - произносит герцог.
- Я люблю, люблю его!
- Да будет, дитя мое, по воле твоей.
* * *
Обманутые женщины, и те, кто когда-то рассчитывал на Мигеля, и те, кто не был причастен ни к чему непосредственно, - все вне себя от ярости. Пока в несчастье равны были мещанки с дворянками, обольщенные и брошенные доном Мигелем, они могли еще сносить свое горе. Теперь же, когда выигрывает одна, остальные чувствуют себя оплеванными, втоптанными в грязь.
Читать дальше