Иван Лазутин - Суд идет

Шадрин лежал на верхней полке и слушал разговор, происходивший в купе. Подсевший на маленькой станции жидкобородый мужичонка в первый же час езды вывернулся чуть ли не наизнанку, рассказал всю свою подноготную: и куда едет, и откуда, и зачем едет. На вопрос соседа «Что нового в деревне?» он ответил хрипловатым дискантом:

— По Указу метут! Ох и метут! Аж пырхи летят.

— Кого метут? Из кого пырхи летят?

— Да все из них же, кого зовут спекулянтами да дармоедами. Работать хотят их заставить. У себя в колхозе не хочешь работать — поезжай с богом на Дальний Восток, а то и на Сахалин скатертью дорога. Там народу мало, рабочие руки вот как нужны! — Ребром ладони мужичок провел по горлу, обросшему редкой щетинкой.

— А как же это делается? Через суд или административно? Кто решает: трудовой он элемент или нетрудовой?

— Народ.

— Каким же образом?

— На сходе, обществом, голосованием. — Мужичок хотя и был маленький, но петушистый. Потирая серый окомелок бороды, он рассказывал: — Моего соседа Тишку Демичева тоже тряхнули. Да так тряхнули, что разрешили на всю семейству взять только двести кило клажи. А ведь какой ловкач был! Поискать таких — не найдешь. Не токмо фин — сам председатель сельсовета подкоп под него делал и то отступился. Ведь чего умудрил напоследок, сатанинская сила: в прошлом году купил себе мотоцикл с коляской и поставил на эту самую коляску железный бак с крышкой. Наловит пуда три-четыре карася или подъязков и живьем его в железную бочку. А ей что, рыбе-то, вода она и вода. Что в озере, что в бочке — плавай себе. А до города всего шестьдесят верст. Даст хорошего газу — вот тебе через час тысяча рублей в кармане за одну ездку.

— Ловкач! — покачал головой угрюмый рыжий мужик с нижней полки, который внимательно слушал рассказ колхозника, положив на колени узловатые руки, натруженные пальцы которых не гнулись.

— Ку-уда там! Такой химик, что только диву даешься!

Шадрин лежал на спине и не видел говорившего. Но он отчетливо представлял себе его лицо: маленькое, сурчиное, с проворными глазами. Он даже пытался довообразить его суетливую жестикуляцию. И не ошибся. Свесив вниз голову, Дмитрий видел, как после каждого слова мужичонка, точно на пружине, опираясь руками о полку, подскакивал и как будто хотел воткнуться в каждого, кто его слушал.

А непоседливый пассажир все говорил и говорил…

В последние дни, за дорогу, Шадрин не читал газет, а поэтому о новом Указе слышал впервые. Его подмывало вмешаться в разговор. Но решил подождать. Когда же беседа перекинулась на другое и об Указе забыли, Дмитрий обратился к мужику:

— Отец, скажи, откуда эти химики да спекулянты в деревне берутся?

Мужичонка бойко задрал голову и, хитровато прищурившись, погрозил вверх негнущимся пальцем.

— Э-э-э… сынок, ты меня не подловишь. Хотя ты, может, из НКВД, да мы тоже не лыком шиты. На семи сидели, восьмерых вывели. Хватит, учены в тридцать седьмом году.

— При чем здесь тридцать седьмой год?

— А тут и понимать нечего. Есть такая сказочка, совсем коротенькая, в городе ее анекдотом называют. В этой сказочке сказывается про одного человека. Когда этот человек вернулся из Магадана, его сосед и спрашивает: «За что же ты сидел, кум, целых пятнадцать лет?», а он ему и ответь: «За лень! За лень, кум, да за неповоротливость нашу». — «Да какая такая лень, что приварили целых пятнадцать годков?» А он ему проясни: «Сидели с дружком, разговаривали по душам, а после пошли по домам. Дружок-то побежал огородами куда следует, а я поленился, не пошел. Вот и укатали в Магадан».

— Да-а-а… — Шадрин вздохнул. — Ну, тогда расскажи, отец, как проходил сход? Кто собирал его, кто на нем выступал?

— Этот вопрос мужику показался смешным.

— Чудак ты, паря. Спрашиваешь, кто проводил? Конечно, начальство, кому же иначе? Замели, подчистую замели. Дворов десять, а то и побольше.

— Ну, а как вы расцениваете: хорош этот Указ? — допытывался Дмитрий.

— Указ лучше некуда. — Мужик меланхолически задрал голову, почесал кадык и широко зевнул: — Оно, конечно, тому, кто на чужом горбу в рай хочет въехать, ему этот Указ против шерсти. А нам он, паря, с руки, мы по базарам ноги не бьем, с утра до вечера в бригаде.

— Сам-то ты кто будешь?

— Я-то? Это как понимать? — с хитроватой опаской спросил мужичонка.

— Ну, специальность какая твоя в колхозе?

Мужичонка хихикнул в кулак.

— Специальность… Чудак ты, паря… Специальность моя самая большая, все могу: и швец, и жнец, и на дуде игрец; семеро наваливай — один тащи. В колхозе, сынок, специальностей много, и все их нужно уметь: и жать, и косить, и воз навить. В полеводческой бригаде я, а сейчас вот председатель послал в город кое-что закупить.