Иван Лазутин: Суд идет

После завтрака к Ольге подошла Софья Стрельникова. Это была крепко сбитая, лет тридцати пяти женщина, которая ворует, как она призналась, не по нужде, а по убеждению. Она подсела к Ольге и стала расспрашивать, за что та попала в Таганку. Заикаясь, Ольга пролепетала ей что-то невразумительное, сказала, что ее оклеветал директор магазина и его друзья.

Не желая выслушивать до конца свою собеседницу, Стрельникова пустила красивое кольцо дыма и хлопнула Ольгу по плечу.

— Довольно! Все ясно! Ты наивна и глупа, как огородный лопух. Послушай меня, девочка. Я — воровка. Более того — я наркоманка. И ты тоже воровка. Да-да, воровка. Раз попала сюда за кражу государственной собственности, значит, мы обе одинаковые. Вот так-то, милая голубушка. А ты, тоже мне, нос повесила и стыдишься, что ты воровка! — Стрельникова раскатисто захохотала. — Ты что, думаешь — я не училась? Не беспокойся, миленькая, я тоже кончила десятилетку и знала, что такое «Пифагоровы штаны на все стороны равны…» Ну, а сейчас хочешь разыщем твою подругу? Как ее фамилия?

— Мерцалова Лилиана.

От стыда Ольга была готова провалиться сквозь землю. Слово «воровка» жгло ей сердце. В душе она ненавидела Стрельникову, которая имела над ней какую-то непобедимую власть, а сказать что-нибудь против боялась. Стрельникова была главарем в камере, ее слушалась даже рябая толстуха, которая переругалась буквально со всеми. Стоило только Софье цыкнуть на рябую, как та замолкала и лезла на свое место на нарах. Но почему Стрельникова была как-то по-особенному расположена к ней — Ольга не понимала. «Что ей нужно от меня? Почему она с другими резка и груба, на всех шикает, а со мной вежлива и даже добра?» — мучилась в догадках Ольга, и ей становилось страшно от этого покровительства убежденной воровки.

— Что же ты молчишь? — спросила ее Стрельникова.

— Вы меня простите, Соня, но я не считаю себя воровкой. И потом, с вашей философией я не согласна. Еще раз я повторяю вам, что меня оклеветали, и я вам клянусь, что моя комсомольская совесть чиста.

Софья захохотала и обняла Ольгу.

— Знаешь, почему ты полюбилась мне?

— Почему? — с дрожью в голосе спросила Ольга.

— Уж больно ты походишь на мою сестренку. Вот смотрю я на тебя и вижу: она, Наташенька, и глаза такие же синие, и волосы те же, и даже голос у вас одинаковый… Где она сейчас — не знаю.

Заметив, что рябая засыпает, Софья ловким движением вытащила из ее кармана пачку папирос и положила к себе за пазуху.

— Не удивляйся, девочка, это рефлекс. Проснется, я ей отдам. Боюсь здесь дисквалифицироваться. Хочешь научу?

— Нет, нет!.. — замахала руками Ольга.

— Ну ладно, если нет у тебя денег, то постараюсь сделать для тебя бесплатную услугу. Знай, что благородней вора нет на земле человека. — И, повернувшись в сторону, где за картами на нарах сидела группа женщин, она властно проговорила: — Эй, вы, Мытищи! Смотрите, как сейчас буду разговаривать с соседней камерой. Пригодится.

Группа женщин прекратила игру. Все повернулись к Софье, которая встала с нар, сладко потянулась и, бросив щелчком папиросу так, что она прилипла к потолку, прикурила новую.

— Как звать твою подружку?

— Лиля.

— Фамилия?

— Мерцалова.

— Кличка есть?

— Нет.

В камере стояла тишина. Софья прошла в угол, сняла с ноги ботинок и несколько раз ударила им по водопроводной трубе, которая вела в соседнюю камеру. Ей ответили тройным стуком.

— Это пока еще настройка. Вызов на разговор. Теперь начнем беседу. — И она снова сделала две очереди ударов каблуком ботинка, потом, после некоторой паузы, принялась выстукивать какие-то сигналы.

Так продолжалось несколько минут.

Когда из соседней камеры донеслись приглушенные ответные удары по трубе, Стрельникова достала из бокового карманчика халата карандаш с блокнотом и принялась что-то записывать.

Ольга чувствовала, как учащенно бьется ее сердце. В эту минуту ей казалось, что там, за толстой тюремной стеной, в соседней камере томится Лиля, и вот сейчас, узнав, что ее запрашивает подруга, она шлет ей весточку о себе.

Вскоре стук прекратился. Софья обвела притихшую камеру властным взглядом и строго произнесла:

— В соседней Мерцаловой нет. Сейчас передам им, чтобы слали сигнал дальше, до тех пор, пока он не дойдет до камеры, где сидит твоя подруга.

И снова каблук грубого ботинка бился о водопроводную трубу. Неровные, с перебоями, удары болезненно отдавались в сердце Ольги. Теперь Софья казалась ей еще опасней и неотразимей со своей законченной испорченностью и большим тюремным опытом.