Иван Лазутин - Суд идет

В Таганской тюрьме Шадрину приходилось бывать не раз. Все здесь обращало на себя внимание: особый, присущий только тюрьмам запах, напряженная тишина и коридоры. Длинные, гулкие коридоры с бесконечным числом низеньких тяжелых дверей, на каждой из которых стоял номер и был вмонтирован глазок. Молчаливые и хмурые надзиратели.

Следственная комната, где Шадрин должен был допрашивать Баранова, — тесная, прокуренная. Маленький столик для следователя и две табуретки — единственная мебель в этих пропахших табачным дымом четырех толстых стенах, одна из которых зарешеченным окном выходила в тюремный двор.

Шадрин подошел к окну. Пустынный двор с прогулочными квадратами был покрыт пеленой мокрого снега.

Даже стены и те были облицованы таким шероховато-грубым камнем, что на них нельзя ничего ни написать, ни оставить условный знак. «Все строго по тюремной инструкции, — подумал Шадрин. — Кругом ни травинки, ни кустика».

На вышках, под грибками, застыли продрогшие часовые.

Откуда-то со двора, очевидно из камеры противоположного корпуса, приглушенно доносилась печальная песня:

И чей-то хрипловатый окрик захлестнул песню: «Прекратить!..»

Плавно покачиваясь в такт невеселой мелодии, Шадрин засмотрелся на тюремный двор. Он вздрогнул, когда услышал за дверью приближающиеся гулкие шаги. Быстро отошел от окна и сел за стол, на котором лежала папка с делом Анурова и его компании.

Дверь следственной комнаты надзиратель открыл без стука.

— Можно?

— Войдите.

В дверях показалась стриженая, с синеватым отливом, бугристая голова человека с вытаращенными глазами. Человек, не мигая, долго смотрел на Шадрина, потом издал неприятный резкий возглас и, щелкнув пальцами, дико захохотал.

Шадрина от этого смеха и от взгляда покоробило. Дверь захлопнулась, и стриженая голова скрылась.

«Что это такое? Кто это?» — подумал Шадрин, пока еще не отдавая себе отчета, что случилось.

В следующую минуту в комнату вошел высокий худощавый мужчина в белом халате. Это был тюремный врач. Он сообщил, что заключенный Баранов последние дни ведет себя довольно странно: дичится соседей по камере, а весь вчерашний день с утра до вечера просидел под нарами и отказывался от пищи.

— Думаю, что Баранова необходимо срочно направить на судебно-психиатрическую экспертизу, — сухо сказал врач и, не дождавшись ответа следователя, вышел.

В комнату снова постучали. Шадрин подошел к двери и широко распахнул ее. Прямо перед ним вырос высокий человек лет тридцати пяти. За спиной его стоял конвоир, он уговаривал Баранова пройти в комнату.

— Ну, заходите, заходите же, не бойтесь, — вежливо сказал Шадрин.

Баранов все с тем же встревоженным выражением лица и широко открытыми глазами на цыпочках, озираясь, вошел в комнату следователя. Его походка была карикатурно-пружинящей, точно он шел между бритвенными лезвиями, воткнутыми в половицы.

— Почему вы так идете?

— А я — ничто! Мне пол не нужен, — моментально ответил Баранов, а сам все боязливо озирался по сторонам.

— Почему ничто? — спросил Шадрин, стараясь казаться спокойным, хотя на самом деле он был далеко не спокоен.

— Невесомость! А для невесомости не нужно опоры.

— Садитесь, гражданин Баранов. — Шадрин показал на табуретку.

Баранов вначале отпрыгнул от табуретки, а потом на цыпочках подошел к ней, зачем-то ощупал ножки и, склонившись почти до пола головой, осмотрел ее со всех сторон.

— Зачем вы это делаете?

— В камере, на нарах, под мою подушку хотели подложить бомбу, а я вовремя заметил. А они везде. Иду на прогулку — они за мной. Хитры — приспосабливаются костюм одеть под цвет стен, вроде невидимки… Сторожа не видят, а я их вижу… Вот и сейчас: смотрите, смотрите — вон он! Хотел подложить под стул толовую шашку, а я его разоблачил… — Баранов уставился обезумевшими глазами в одну точку на голой стене, обращаясь к кому-то невидимому: — Ступай, ступай! Теперь я тебя не боюсь. У гражданина следователя пистолет. При нем ты не посмеешь…

И громко, радостно захохотал. Потом смех стал зловещим. Шадрину от этого смеха стало не по себе.

— Что вы смеетесь, гражданин Баранов?

— Убежал… Струсил… Глядите, как чешет во все лопатки!.. — Он захлопал по-детски в ладоши. — Ему даже костюм невидимки не помог. Вот теперь я и сяду. — С этими словами Баранов плавно опустился на табуретку.