Иван Лазутин - Суд идет

Кончив бриться, Богданов осмотрел в зеркале свое лицо, похлопал мягкими пальцами по щекам и посмотрел на часы. Скоро встанет жена, а завтрак еще не готов.

После бритья Богданов поспешно оделся и вышел из дома. Каждое утро он совершал небольшую прогулку. Последний год стали сдавать нервы, мучила часто бессонница. Врачи посоветовали совершать систематические утренние прогулки.

Утро было свежее, морозное. Во всем теле Богданов чувствовал легкость. А сам думал: «Сейчас она уже проснулась. Кофе не согрето. Теперь подбирает самые отборные словечки, чтобы встретить скандалом и упреками. Больная!.. На ней можно возить воду…»

Ася была уже на ногах, когда Богданов вернулся домой. Не успел он раздеться, как дверь из спальни открылась и вместо утреннего приветствия Богданова встретил раздраженный возглас:

— Ты что же, голубчик, от меня это скрываешь?! Я тебе кто — жена или табуретка?

— В чем дело? — недоуменно спросил Богданов, который уже начинал понимать, в чем именно дело.

— Кто нам Ануровы — родня или не родня?

Богданов молчал. Ему нечего было сказать жене.

— Я тебя спрашиваю: есть у меня родная сестра или нет? — Распахнутые полы халата жены разошлись так, что Богданов видел, как судорожно поднималась и опускалась ее полная грудь, обтянутая тонким розовым шелком ночной сорочки. Было что-то породистое в статной фигуре этой неукротимой женщины, от которой дышало избытком здоровья и неудовлетворенным желанием грубой любви.

— Успокойся, пожалуйста! Я все объясню. Не мог я тебе раньше сказать этого, ты понимаешь, не мог.

— Это почему же?

— Чтобы не расстраивать тебя. Я же знаю, что помочь Анурову в его положении невозможно. А обращать твое внимание на вещи, которые непоправимы, я считал жестоким.

— А откуда ты взял, что Борису Лаврентьевичу нельзя помочь? Сейчас только звонила сестра, она сказала, что его дело пойдет через тебя. Почему ты скрыл это?

— Я еще раз повторяю тебе, Асенька, что не могу. Понимаешь, не могу, не могу сделать ничего. Ануров совершил тяжелое преступление, и по советскому закону он понесет за это ответственность. Сколько веревочка ни вейся, а конец должен быть. Я тебе не раз говорил о том, что…

— Довольно! — Ася властным жестом остановила Богданова. — Я сама могу быть агитатором. Скажи, в чем его обвиняют?

Богданов коротко рассказал о выявленных следствием хищениях Анурова.

— Все это доказано документально. Все это подтверждено свидетельскими показаниями, бухгалтерской экспертизой и, наконец, собственным признанием обвиняемых. А ты говоришь — помочь. Я этого не могу и… не хочу!

— Нет, ты будешь помогать! — таинственно проговорила Ася.

— Не буду! — резко ответил Богданов.

— Будешь! — Ася поджала губы и, скрестив на груди руки, покачала своими крутыми глыбами бедер. Улыбка ее была хищной. — А как ты мог помогать Банниковым? Там, кажется, тоже было что-то вроде хищения?

— Ты что, с ума сошла?! Я ничего для Банникова не делал такого, что шло вразрез с законом. Ты думаешь, о чем говоришь? Ты что, хочешь меня в тюрьму посадить?

— Ничего с тобой не случится, милок. — Продолжая улыбаться, Ася кокетливо покачала бедрами. — Раз сделал Банникову, сделаешь и Ануровым.

Богданов смотрел на жену ненавидящими глазами. Он хотел сказать ей злое, обидное, но сдержался.

— Банникова освободили потому, что в его деле не было состава преступления. Что ты мелешь? Ты понимаешь?

— Вот и я о том же самом. Если хорошенько разобраться, то в деле Анурова Бориса Лаврентьевича может тоже не быть состава преступления. А если есть, то совсем маленький составчик, крошечный, как вот этот мизинчик. — Ася поднесла к носу Богданова накрашенный ноготь. — Нужно только захотеть. Знаю я ваши законы, они у вас, что дышло, — куда повернул, туда и вышло.

Не находя больше слов, чтобы дать понять жене, на что она его толкает, Богданов молча надел свою прокурорскую форму, наглухо застегнул пуговицы кителя и возвратился в кухню.

— Иди сюда! — строго сказал Богданов жене.

— Это куда ты меня тянешь?

— Пойдем со мной, я покажу тебе кое-что. — Богданов, поддерживая за локоть Асю, увлек ее в кабинет. Перед фотографией сына он остановился. — Кто я тебе — муж или не муж?

— А дальше что?

— А дальше то… Если ты наплевала на собственного мужа и толкаешь его на преступление, то пожалей хоть сына. Ты знаешь, что ожидает его, если полечу я? Ты что, забыла, как загремел недавно прокурор Милюгин?