Мара Будовская - Вечер в Муристане

Дома Бумчик говорит:

— Все, босс нас уволит. Ни хера не договорились, все испортили.

— Да, я не ожидал, что он откажется. — говорю. — Я попробую исправить ситуацию.

— Каким образом? Сан Саныч упрям, как черт, и принципиален, как архангел.

Тут он принялся кривляться, изображая Поляковского: «Идеи Чезаре Ломброзо я всегда осуждал! Израильская политика меня не интересует!» Изображал он его голос, что называется, «в ноль», и я утвердился в своей решимости.

— Бумчик, — говорю, — Пошли в контору. Фотографии мне распечатаешь. И текст наговоришь.

Когда Бумчик распечатал фотографии, я с помощью сканера приступил к оцифровке графической информации. Потом, кадр за кадром, начал расписывать свой «мультик», следя за тем, чтобы сказанный Бумчиком текст ложился на шевеление губ, чтобы мой компьютерный Поляковский не забывал дышать, моргать, подрагивать, жестикулировать. Чтобы ветер немного развевал занавеску за его спиной.

Для трехминутного ролика мне нужен месяц. Месяца у меня не было, выгадать бы хоть неделю. С утра я позвонил Ломброзо и сказал, что артист будет сниматься через пять дней. Еще двое суток мне нужно на редактирование и монтаж. Якопо, как ни странно, согласился. И пообещал прислать звукооператора. Пришлось заверить его, что мы с Бумчиком вдвоем справимся. Не хватало мне еще, чтобы о фальсификации узнала вся контора.

В подлинности результата не усомнился никто, кроме бедолаги Поляковского.

Я живу у Бабаривы и Дедамони. Они уехали за границу — мама с папой подарили им тур по Италии. А меня оставили с Бонни. Мне, конечно, было бы легче взять его к себе, но в нашей квартире по договору запрещено держать домашних животных.

Так что живу в Реховоте, на работу добираюсь автобусом. Утром и вечером гуляю с Бонни в скверике — я, в отличие от моих предков, не в восторге от близлежащего пустыря, тем более в выжженном солнцем сентябре.

А в скверике благодать. Мы выходим около шести утра, когда поливальные установки уже утихомирились, но трава еще влажная. Дубы и оливы дают тень. Шумные израильские дети еще не вышли копаться в песочнице и кататься с горки.

Бонни поднимает ножку, методично обходя кусты.

В сквере установлен телефон–автомат. Каждое утро, после шести, он звонит. Трубку неизменно берет седой человек в футболке, шортах и резиновых шлепанцах. Он долго с кем–то разговаривает. Я отвожу Бонни домой, завтракаю, выхожу из дома, чтобы ехать на работу, а он все стоит, рассказывает что–то в трубку. В первые дни моей собачьей вахты я гулял в другом конце парка, и не мог разобрать слов. А позавчера я услышал, как он размеренно диктовал, проговаривая знаки препинания и абзацы, примерно следующее:

— Итак, всюду, где христианская традиция сказала бы «распятие» (как действие), у Мастера сказано «повешение». Ггде традиция сказала бы «крест», говорится «столб». Например:

««…проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: «Повесить его»

— «Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме… приговорены к позорной казни — повешению на столбах!»

— «За повозкой осужденных двигались другие, нагруженные свежеотесанными столбами с перекладинами». (Все–таки с перекладинами. Столбы с перекладинами — это кресты, не так ли? Но этого слова — «крест» — мы нигде не найдем. Впечатление такое, что по тексту написанного Мастером романа прошелся антихристианский цензор — Воланд.);

— «Да, для того, чтобы видеть казнь, он выбрал не лучшую, а худшую позицию. Но все–таки и с нее столбы были видны»

— «…вынужден был отказаться от своих попыток прорваться к повозкам, с которых уже сняли столбы»;

— «с ближайшего столба доносилась хриплая бессмысленная песенка»;

— “– Молчать на втором столбе!»

— «Прошло несколько минут, и на вершине холма остались только эти два тела и три пустых столба»;

— «А скажите… напиток им давали перед повешением на столбы?» *

Вчера я занял выжидательную позицию у автомата задолго до звонка. Бонни пришлось задирать ножку в радиусе слышимости. Седой человек, которого я про себя прозвал Булгаковедом, явился вовремя, к звонку. После короткого приветствия он принялся диктовать:

— Длинный ряд московских эпизодов содержит пародию на евангельские эпизоды или на элементы христианского вероучения и ритуала.

Назначено заседание 12-ти литераторов под председательством Берлиоза. Тайная Вечеря Иисуса и 12-ти учеников.