Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

— Забыли кое-что, пан профессор: в школу-то мы как раз ходили вместе…

Думаешь, что насквозь знаешь собственную дочь, но с годами в это убеждение следует вносить поправки. Пока была девочка, я полагал, будто читаю по глазам, что у нее на сердце; теперь, правда, могу понять по глазам Люции — есть у нее на сердце что-то, но частенько не угадываю, что именно. Сейчас это, пожалуй, нечто довольно серьезное, судя по тому, как неосторожно гнала она машину из института домой — хотя к вождению автомобиля у нее, так сказать, талант.

Заперев гараж, Люция вошла в кабинет отца,

— Что новенького в Академии?

— Как тебе сказать. Новый швейцар.

— С тобой невозможно разговаривать серьезно, папа. Вы уже обсуждали кандидатуру преемника Мерварта?

Вот оно и всплыло. Вообще-то я мог это сразу предположить. Знаю, Люция не любит ходить вокруг да около — берет быка за рога.

Его преемником будет Пошварж. А что, у тебя с ним нелады? Точнее его с тобой?

Когда Люция сосредоточивается на чем-нибудь, ее чуть раскосые, упрямые глаза расходятся еще больше. Она все еще хороша; да и чему удивляться? Дочери часто удаются в отцов…

— В мою работу Пошварж пока не вмешивается; тем более что я не в его отделе. Речь о другом: какие, собственно, у Пошваржа заслуги перед институтом?

Странно: предвидишь ведь, в чем суть дела, но только, когда это высказано вслух, чуть ли не с возмущением чувствуешь себя захваченным врасплох.

— Пошварж работает в институте с самого его основания; можно даже сказать, он вместе с Мервартом его организовал. Послушай, Люция, ты серьезно убеждена, что вашим заведением после Мерварта должен руководить Мариан?

— А почему нет?

Чего больше заслуживает самонадеянность этого, сменяющего нас, поколения: уважения за хищную хватку или возмущения этой ничем не прикрытой дерзостью, лишенной даже намека на самокритичность?

— Хорошо, перевернем вопрос: какие заслуги перед Институтом гематологии имеет Мариан?

— И это спрашивает его новоиспеченный тесть? Вместо того, чтобы поддержать его заслуги?

— Ты хотела сказать — надлежащим образом раздуть их… — Хароус твердо посмотрел в глаза дочери — она выдержала взгляд без следа смущения. — Давай уясним себе: научная деятельность Пошваржа куда обширнее и многостороннее; к тому же он на десять лет старше Мариана.

— Но дело не в количественных и не в возрастных критериях: Мариан за свою работу получил Государственную премию А то, что он молод, не должно служить препятствием. Или ты забыл, о чем сам говорил в своем докладе на женевском симпозиуме — на этом широком форуме, в моем и даже Мариана присутствии? Я-то помню твои слова довольно точно: «Молодость в науке имеет одно существенное преимущество: ее мысль идет не по заезженной колее. А для того чтобы занять новую точку зрения, свободную от предрассудков, как правило, бывает необходимо свернуть с заезженной колеи…»

— Но то, что я там говорил, касалось специальных исследований.

— А разве Мариан — не специалист, с самого начала сосредоточившийся на решении одной очень важной проблемы?

— В том-то и суть нашего спора, Люция. От руководителя подобного института требуется умение координировать и обобщать результаты отдельных исследований, создавать на их основе широкие, объединяющие концепции. Для этого, помимо ума, нужны обширные, поистине энциклопедические знания. А такой узкий специалист, как Мариан — именно в силу своей относительной молодости, — иметь их просто еще не может.

— Не может — и точка? А я-то думала, что ты, вероятно, единственный академик, свободный от предрассудков старшего поколения, просто мой вечно молодой папа, да еще с чувством юмора! Впрочем, Мариан тоже ведь не мальчик, до сорока лет ему всего несколько месяцев. И в ящике у него коробочка с ленточкой лауреата.

— На колу висит мочало, не начать ли нам сначала. Ладно, дочь моя, крещенная именем Люция, скажу тебе прямо: не знаю, кто сегодня сможет объективно взвесить долю Мариана в работе трех авторов. Когда его приняли, видимо по настоянию Мерварта, в группу исследователей, он был еще студентом; Мерварт, строго говоря, уступил любимому ученику собственное место в этой группе, предполагая в какой-то степени руководить его работой; формально это называлось шефством. От своей доли в премии Мерварт великодушно отказался. По-моему, случай уникальный; в подавляющем большинстве мы видим обратное: сотрудники трудятся, а славу и почести без зазрения совести огребает шеф. Мариан, бесспорно, талантлив, и он честно вложил в дело много труда. Но составляла ли его часть работы действительно хоть треть этого коллективного открытия? Почему же вскоре после их признания один из трех авторов с досадой покинул институт, а второй заявил, что впредь поищет другого партнера?