Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

А Крчма разочарованным взглядом обводил стол — все заняты своими разговорами. Слушатели теперь — мы…

— Сократ заставлял сначала говорить своих учеников, а уж после высказывался сам, — наклонился Крчма к соседу. — А под конец опять давал слово ученикам, потому что его уже никто не слушал…

— Но это не так, пан профессор, — услышал он наконец голос Миши. — Эту цитату вы переиначили по-своему! И если уж я взяла слово, — решила она продолжать, — то существуют истины, необходимые для всех, хотя они и не всегда совпадают с написанным в учебниках. Но тому, кто не усвоил их, все знания ни к чему, если прямо не во вред.

— Откуда ты это взяла, шалая девчонка? — крикнул Крчма.

— Говорят, так вы ответили в сорок втором директору школы, когда этот немецкий прихлебатель отчитывал вас за то, что вы рассказываете нам чего не следует, вместо биографии Гитлера!..

— Это я могу засвидетельствовать, — встал пан Понделе. — Своей смелостью пан Крчма не раз мог навести беду на весь учительский состав. Потому его и не слишком любили, да ведь и всегда-то черные вороны не обожают белую.

Раздались аплодисменты — впервые за сегодня, и пан Понделе, приняв их на свой счет, сел, несколько примиренный.

— Не садитесь, пан Понделе, — попросила его Ивонна. — Ну же, ребята! — обратилась она ко всем, хотя вопросительный взгляд ее был устремлен на Гейница.

А ют нервничал все больше, улыбался рассеянно, шрам на щеке у него покраснел.

— Мы стараемся вспоминать, но рассудок и совесть оставляем праздными, — нерешительно произнес он.

— Это ты в мой адрес? В каком смысле? — спросил Крчма.

— Это цитата, — робко возразил Гейниц,

— Цитата — из кого?

— Из Роберта Давида, — ответила за Гейница Ивонна.

— Садитесь, ученик Гейниц. Три с минусом. Уж цитировать, так правильно! Если я когда-либо действительно изрек такую мудрость, то она должна была звучать так: «Мы стараемся заполнить память, но рассудок и совесть»… и так далее.

Соседи хлопали Гейница по тощей спине, от облегчения шрам его снова побледнел. Мишь глазами сигнализировала Руженке — твоя очередь.

— Чтобы прожить жизнь хорошо и в ладу с собой, надо уметь распознать, в каких неудачах повинен ты сам, — сказала та, и даже уже не покраснела — но невольно взглянула на Камилла.

— А это что такое?

— А так вы однажды заявили, когда мы были еще в шестом и вы половине класса влепили кол за французское сочинение, потому что мы списывали… — и Руженка еще раз стрельнула глазом на Камилла.

— Сократа спросили, где его родина. Он не ответил: «Афины», он сказал — «мир», — не сразу заставил себя промолвить Камилл, но произнес он это почему-то резко, словно для того, чтобы прогнать краску, выступившую у него на горле.

— Если и это намек на мою особу, то спасибо за столь выспренний комплимент. И когда же, уважаемые, вы перестанете цитировать?

— А это уж на вашей совести, пан профессор, — заявил Пирк. — Просто это доказывает, что вы отучили нас самостоятельно мыслить, раз мы, не сговариваясь, все время цитируем вас!

— Я, видите ли, тоже цитирую, чтоб вы знали, — возразил Крчма. — И те, кого я цитирую, все равно тоже цитировали, впрочем, это неважно. Пчелы обирают цветы, но из своей добычи делают мед, который уже полностью их продукт: это уже не тимьян и не майоран, говоря вместе с Монтенем.

— Истина — общая для всех, и тому, кто высказал ее первым, она принадлежит не более, чем всем, — сказала Ивонна, вызывающе смеясь глазами Крчме в лицо.

— Ишь ты какая! А ведь именно о тебе я не подумал бы, что ты сохранишь из моей пустой болтовни хоть с ноготок!

— С человеком, видите ли, как с растением: чтоб посеять, много ума не требуется, а вот едва он родится на свет — задача воспитать его ложится на тебя бременем бесчисленных забот… Эту цитату из вас считайте моей самокритикой, пан профессор.

— Вы сегодня сговорились против меня, негодяи! Отбиваться от такой шайки у меня не хватает сил.

— Да вы нас левой рукой одолеете, пан профессор, — вставил Пирк. — Изречения — это у вас только вспомогательное средство. Ваша настоящая и величайшая сила всегда была в личном примере, а этот пример остается для нас недостижимым.

— А нельзя ли, о господи, перевернуть страницу? — Крчма заметил, что его сосед как-то увял. — Или забыли, что пан Понделе остался нам должен свою традиционную «историйку»?

— Начинайте, пан Понделе! Рассказывайте! — наперебой закричало несколько голосов.

— А я уже рассказал пану Крчме. Даже поп проповеди не повторяет.