Ирья Хиива: Из дома

Я плакала еще громче, а он обзывал меня ревушкой и уходил играть с соседским Витькой.

Однажды вместе они придумали игру еще страшнее: надев на себя полосатые чехлы от матрацев, они с криком вбежали в кухню.

Я забралась под фартуки, которые висели в углу, они стали медленно надвигаться на меня и громко лопотали на каком-то языке. Я подумала, что это настоящие разбойники. От страха я даже не могла заплакать, а они размахивали ножами, прыгали и орали. Наконец Ройне снял чехол. Он был весь красный и потный. Я закричала:

— Я скажу маме, я все расскажу маме!

Он начал обзывать меня ябедой.

Витька снял чехол. Он тоже был красный и потный. У него даже волосы слиплись в сосульки. Я ему тоже сказала, что расскажу и его маме. Витька со своим чехлом ушел домой.

Я пошла в другую комнату, Ройне шел за мной, когда мы проходили мимо зеркала, я показала ему язык, а он сделал смешную рожицу.

У меня болели ноги и живот. Я села около зеркала на полу. Ройне за моей спиной начал показывать рожицы, я засмеялась. Откуда-то у него в руках оказался молоток:

— Хочешь, я ударю тебя молотком по голове? — спросил он.

И тут же стукнул молотком по зеркалу. На полу образовалось много осколков — больших и маленьких.

Ройне испугался, а я ему сказала, что у нас теперь будет много зеркал. Пришла мама, мы быстро спрятались под кровать. Она подошла к кровати и велела нам вылезти. Мы вышли — она не стала нас ругать, а сообщила, что мы переезжаем в Ленинград, и что Ройне пойдет там в школу.

Мама с папой поехали смотреть нашу новую квартиру в Ленинграде, и мы остались с няней.

Днем няня затопила круглую печку и ушла, — сказала ненадолго. Мы сели на маленькой скамеечке около печки и открыли дверцу. Ройне взял кочергу и помешал дрова. Они начали трещать и выпуливать искры.

Потом он бросил в печку кусок бересты. Она быстро свернулась в трубочку, на ней вздулись волдыри, она вспыхнула ярким пламенем.

У стенки возле печки оттопырилась обоина. Ройне сорвал ее и бросил в печку, она сгорела тихо, а зола поседела и дрожала в печке, как живая.

С другой стороны печки тоже оттопырилась обоина. Брат сказал:

— Давай зажжем ее прямо на стенке!

Я ответила:

— Давай!

Он зажег березовую кору и поднес ее к обоям. Огонь пополз вверх по обоям, береста обожгла ему пальцы. Он бросил ее на пол, на половик. Половик задымился. Ройне начал его топтать ногами, а обои на стене сильно разгорелись. Я побежала в спальню под кровать. Дым пробрался и туда, у меня заболели глаза, защипало в горле и в носу. Я слышала, как разбилось стекло, и няня закричала:

«Palo! Palo!» [1] Пожар! Пожар! (финск.) .

Пришли какие-то люди и потушили наши обои. Вокруг печки было много мусора и воды. Вся стена была черная, половик сгорел. Ройне куда-то убежал.

Нас с Ройне увезли к бабушке и дедушке в Виркино, а когда было все устроено, нас привезли в Ленинград, на квартиру, но в других комнатах жили еще какие-то люди, а у нас теперь была одна комната с двумя огромными окнами.

Брат пошел в школу, и, чтобы я не была днем одна, к нам приехала жить старая бабушка — мама молодой бабушки.

Она не пускала меня гулять. Сама она тоже не выходила на улицу, потому что не умела говорить по-русски и всего боялась. Но она умела делать красивые игрушки: кукол из тряпок, цыплят и кораблики из бумаги, домики и смешных животных из лучинок и бересты. Еще она рассказывала, как жили раньше в Виркино.

Первым приходил из школы Ройне, но он уже не хотел играть со мной, а уходил к девочке Кертту, которая жила за нашей стеной. Она тоже ходила в первый класс и говорила, как и мы, по-фински. Они ходили в магазин, покупали там конфеты, а меня с собой не брали.

Папа повесил на стену календарь с портретами самых главных вождей. Мы с Ройне и даже Кертту должны были их узнавать и помнить их имена.

После завтрака я подолгу сидела на широком подоконнике и смотрела в окно. На улице почти все время лил дождь и было темно. Дома напротив были большие и серые, и люди на улице бежали согнувшись. Мама приходила, включала свет и уходила на кухню. Она не разрешала идти с ней, говорила, что там много народу и вообще опасно. Она там разжигала примус и долго варила обед, забегала в комнату взять овощи, которые бабушка днем начистила, или свертки, которые лежали между рамами окон.

Ели мы теперь за большим обеденным столом, который стоял посредине комнаты под люстрой из висячих стеклянных палочек. На время обеда папа снимал пиджак, вешал его на спинку своего стула и клал газету перед собой. После обеда он обычно вынимал из маленького карманчика часы, нажимал на кнопку, крышка часов подскакивала, и он шел в угол к письменному столу, зажигал зеленую лампу, наклонялся над столом, его большая голова с лысиной становилась белой, как у нашего школьного истопника в Нуавести, когда он умер и лежал в гробу. Ройне и мама тоже садились работать за обеденный стол, а я шла к старой бабушке за большой шкаф. У нее там была своя маленькая комнатка. Наша комната была разделена двумя шкафами. За другим шкафом был кухонный стол со шкафчиком, в которых была кухонная посуда и еда.