Эптон Синклер - Широки врата

Веселье росло, и лицо толстяка клоуна просияло, как он начал одну из тех песен, в которых сельские жители во всем мире высмеивают умных городских обитателей: «In Berlin, sagt er, muss du fein, sagt er, and gescheit, sagt er, immer sein, sagt er, denn da haben‘s, sagt er, viel Verstand, sagt er, ich bin dort, sagt er, viel bekannt! [96] Из водевиля Карла фон Хольтея Венец в Берлине. »

Делая вид, что он слушает, Ланни размышлял о словах, которые только что произнесла его жена. Она действительно так думает, или это было просто частью спора с мужем и с незнакомой женщиной, которая боролась за обладание мыслями мужа? Для Ланни эти слова были, как удар по лицу, показывая ему, о чём думала Ирма в течение прошлого дня и ночи, и что он мог ожидать, когда они снова были самими собой. Очарование Pastoral Symphony не смогло успокоить ожесточенное сердце.

Наступил перерыв в веселье, и Гитлер сказал: «Друг Курта Мейснера должен быть музыкантом, герр Бэдд».

— В очень скромных масштабах, Exzellenz . Но Курт и я проиграли вместе все композиции для игры на фортепиано в четыре руки, которые мы смогли найти. Вы хотите, чтобы я сыграл для вас?

« Bitte Sehr », — сказал фюрер, и Ланни уселся за очень изящное пианино. Он не собирался вступать в соперничество с любыми придворными фаворитами. В тот момент он не ощущал в себе веселья, наоборот, он был полон печали на фоне мировой скорби. Он только что видел Локи, бога лжи, исполнившего свои трюки и одержавшего победу. И так как Ланни не мог высказать словами, что он думал и чувствовал об этом, он позволил говорить Бетховену. Бетховен был другом и спасителем Ланни во всех его конфликтах с нацистским Локи. И Ланни сыграл начальные аккорды сонаты, которая была бездарно названа Moonlight [97] Так назвал её музыкальный критик Людвиг Рельштаб в 1832 году, уже после смерти автора — он сравнил это произведение с «лунным светом над Фирвальдштетским озером». , но которая является выражением самой глубокой и пронзительной печали. — «Приходите и слушайте, о могучий фюрер, и узнайте, что великая душа Германии думает о вас и вашей славе! Приходите и плачьте за десять миллионов маленьких монстров, которых вы вырастили, чтобы мучить и отравить всю Европу!»

Но нет, это не сработает! Бетховен был мертв, и это узурпатор возьмёт его музыку и использует её в своих целях. Ади Шикльгрубер, услышав эти скорбные ноты, использует их как плач по своим умершим нацистским героям, как дань его «знамёнам, окрашенных кровью мучеников» и всему его ритуалу Молоха! Горе, горе, бесконечное горе, и кровь по всему плачущему миру! Одной части было достаточно. « Ausgezeichnet [98] Превосходно (нем.) !» — воскликнул фюрер. — «Я вижу, что вы не просто умеете играть, но и знаете что играть».

«Я буду рад приехать и помочь отпраздновать новоселье», — ответил гость. Он не был уверен, следует ли этикет этого дома королевскому протоколу, и должен ли он ждать, пока ему не разрешат уйти. Он догадался, что ему вряд ли навредит, если он возьмёт на себя инициативу своего отбытия, поэтому он сказал: «Я боюсь, что мы заняли больше своей доли вашего времени, герр рейхсканцлер».

«Вы доставили нам удовольствие своим пребыванием», — ответил хозяин, — «и надеемся, что вы оба приедете снова». Это было разрешение, и гости встали. «Я сожалею, что я не могу просить вас остаться на ночь», — добавил Гитлер. — «У нас так много народа, что здесь наши гости вынуждены спать в палатках».

«Наши друзья ждут нас возле Зальцбурга», — ответил Ланни. — «Они так обрадуются, узнав, какой чести мы удостоились». Если умеешь говорить такие слова в нужный момент, то можешь быть удостоен такой чести при всех дворах мира.

Они пожали руки всей компании, Ирма обменялись несколькими словами с фрау рейхсминистром. Когда фюрер сопроводил их до двери, Ланни спросил: «Простите, Exzellenz , у меня вопрос, так поздно граница будет открыта?»

«Граница открыта всю ночь,» — был ответ. — «Если у вас возникнут какие-либо трудности, позвоните, мы всё устроим».

Никакие другие слова не могли бы быть лучшим подарком. Они пошли к машине, влезли в неё и быстро уехали. Когда они были вне пределов слышимости, Ланни прошептал: «У вас все в порядке?» Труди ответила: «Да!» — «Кто-нибудь заглядывал в машину?» Она ответила: «Человек ходил туда и сюда все время, но он не заглядывал».

До границы было всего около пятнадцати минут езды. Прежде, чем они достигли её, Ланни остановился и сказал Труди: «Опуститесь на сиденье, чтобы вас не было видно, и притворитесь спящей. У меня есть разрешение от Гитлера на выезд, и я полагаю, что они не посмеют заглянуть в автомобиль. Мы сможем выехать, не регистрируя вас».