Эрскин Колдуэлл: Дженни. Ближе к дому

— Дженни, — сказал судья спустя минуту-другую, положив руку ей на плечо, — Дженни, для того чтобы наша дружба отныне стала еще крепче, чтобы к ней ничего не примешивалось, самое лучшее будет вылить воду из кувшина на ваш любимый цветок.

— А откуда вы знаете, Майло, что у меня есть любимый цветок? — спросила она, тихонько смеясь и слегка вздрагивая.

Ничего не ответив, он с улыбкой смотрел на нее, а она смеялась все громче и громче.

— Майло, откуда вы знаете про мой любимый цветок? — не унималась она.

— Потому что я вылил на него кувшин воды прошлый раз, как был здесь, а я ничего приятного в жизни не забываю.

— Знаю я вашу манеру разговаривать, Майло, — сказала Дженни, живо махнув рукой. Она снова захихикала. — Но мне все равно это нравится, не могу не слушать, как вы говорите про меня такие приятные слова — это моя самая большая слабость.

Еще несколько минут они молча потягивали виски. Им опять стало слышно слабое потрескивание дерева от ночного холода, а газовая печка жарко горела перед ними.

— Знаете что, Дженни, — сказал через некоторое время судья Рэйни, оборачиваясь и глядя на нее. — Я думаю, величайшая трагедия нашей жизни в том, что мы с вами не познакомились — поближе, конечно, — лет двадцать пять — тридцать назад. Я говорю про то время, когда вы были молоды и я тоже. Нисколько в этом не сомневаюсь — мы с вами вместе достигли бы вершины счастья и покоились бы на ложе блаженства и довольства.

Слезы выступили на глазах Дженни и скатились по ее круглым щекам. Она не стала утирать их.

— Я люблю слушать, когда вы так говорите, Майло. Всю бы ночь напролет слушала. Это моя самая большая слабость.

Судья Рэйни стряхнул пепел с сигары и снова зажег ее. Дым густым слоем плавал над их головами.

— Если б можно было начать жизнь снова, я бы ее перетряхнул до основания, — сказал он, словно беседуя сам с собой. — Уж, верно, я не доживал бы свою жизнь так, как теперь — в большом пустом доме, где Сэм Моксли готовит мне еду, стелет постель и гладит мои брюки. Черт побери его черную шкуру! Следовало бы изгнать его из Штатов за то, что он устроил мне такую жизнь, какой я живу все эти годы. Это все он виноват! Ничто в жизни не может заменить теплоту тела женщины, ласковость и нежность ее прикосновения, душевность ее утешений в долгие темные часы ночи. Я одинокий человек, забытый богом одинокий человек!

— Майло, — сказала Дженни ласково, — Майло, вы можете на ночь остаться здесь. Со мной вы не будете одиноки. — Она потянулась к судье и крепко пожала ему руку. — Ведь вы останетесь, Майло?

Он быстро повернул голову и взглянул на Дженни. Поднявшись с дивана, он подошел к окну, потом повернул обратно.

— Майло…

— Нет, — твердым голосом ответил он, не глядя на Дженни. — Нет, — повторил он еще раз.

— Я вам приготовлю вкусный ужин, Майло. Можете скушать жареного цыпленка с ямсом или кусочек ветчины под винным соусом, а не то бифштекс по-деревенски. И я уж позабочусь, чтоб вы как следует выспались, это я вам обещаю.

Несколько минут прошли в молчании, а судья все еще боялся взглянуть на Дженни.

— Майло, разве вам этого не хочется? — услышал он ее голос.

— Нет. Сэм будет стряпать для меня ужин, а он всегда его готовит к определенному времени.

— Нам стоит только позвонить Сэму Моксли и сказать, что вы нынче домой не вернетесь. Ведь это не так трудно, Майло.

— Сэм теперь на кухне и не услышит звонка. Он с каждым днем все больше глохнет.

— А как было бы хорошо, если бы вы у меня остались, — ласково уговаривала его Дженни. — Ведь вы знаете, Майло, как мне нравится вам услуживать. Это самая большая моя слабость.

Она встала и налила себе и гостю еще по стаканчику виски. Передавая судье Рэйни его стакан, она подошла к нему вплотную и заглянула ему в глаза.

— Это ничего, я буду звонить и звонить, до тех пор, пока Сэм Моксли не подойдет к телефону. Мне это совсем не трудно. А кроме того, скажу прямо, мне нынче хочется показать вам, какая у меня душа широкая.

Мимо дома стрелой промчался автомобиль, и его фары на мгновение осветили окно.

Судья Рэйни снова сел на диван и, потягивая виски, уставился на дрожащее пламя газовой печки. Дженни, уже успокоившись, тихо и степенно уселась рядом с ним. Откинувшись на спинку дивана, она сложила руки на животе и устроилась поудобнее. Она доверчиво улыбнулась своим мыслям.

— Майло, — сказала она немного погодя, — Майло, вы не знаете, как я рада, что мне не придется выгонять Бетти Вудраф из дому. Мне нужны те деньги, что она платит за комнату, это прежде всего, но есть и еще кое-что поважнее. Если бы я проделала такую штуку, велела бы ей от меня съехать, я бы не знала, куда глаза девать от стыда, я бы чувствовала себя предательницей перед всем женским полом. В прошлом я жила такой жизнью, что не могу по совести осуждать Бетти за ее поступки и за ее поведение. Если хотите знать, так я ею восхищаюсь, сказать по правде.