Генри Лоусон - Рассказы

Через несколько дней после инцидента с афганцами Жирафу и его шапке сильно повезло. Во время разгрузки балок на железнодорожной станции здоровенное бревно соскочило с наклонного помоста и сильно повредило ногу одному немцу — члену артели, взявшей подряд на постройку нового деревянного моста через Биг Биллабонг. Немца принесли в «Герб возчика» — до него было ближе всего, — положили в постель в задней комнате и послали за доктором. Жираф, как всегда, оказался тут же.

— Не ф этом дело, — сказал немец (звали его Чарли), когда его спросили, очень ли ему больно. — Дело фофсе не ф этом. На поль мне наплевать, но вот третий гот идет — я собирался домой ф этот гот, когда закончим гонтрагт, а гонтрагт только нашался.

Он твердил о «гонтрагте» не переставая, в промежутках между стонами.

Наконец прибыл доктор. На террасе и в баре было довольно много народу, хотя мало кто разговаривал. Жираф сидел у конца стойки, положив на нее свою шляпу, и время от времени вытирал лицо и шею большим платком в горошек. День был жаркий.

Из бара было слышно, как доктор, добродушный молодой австралиец, что-то говорил больному. Затем раздался голос Чарли, с тоской вскричавшего:

— Вылечи мне ногу, доктор, вылечи мне быстрей ногу! Уже третий гот, черт подери, мне нушно домой.

Доктор спросил, очень ли ему больно.

— Черт с ней, с полью, доктор! Черт с ней! Ерунта. Вылечи мне скорей ногу, доктор. Это был последний гонтрагт, и я собирался домой ф этот гот. — И физическое страдание вырвало у него признание: — Она ждет уже три гота, мейн готт, мне нужно домой.

Трактирщик Уотти Брейтвейт, известный как Уотти Толстяк или даже Уотти Брюхач, с усталым, скучающим видом повернулся к шляпе Жирафа, бросил в нее фунт и кивнул ему, как бы говоря: «Что ж, деваться некуда».

Жираф не заставил себя ждать и с готовностью вскочил на ноги, подхватив шляпу. Шляпа обошла буквально весь город, и как только нога Чарли немного поджила, он уехал домой.

Всем было известно, что я пописываю в сиднейском «Бюллетене» и некоторых других газетах. У Жирафа шишка благоговейного уважения была очень велика, и особенно сильно она распухала, когда дело касалось больных и поэтов. Он относился ко мне с таким почтением, какого в Австралии обычно не оказывают друг другу, и, как чудилось мне иногда, с какою-то особой мягкостью. Но в один прекрасный день он меня удивил.

— Прости, что побеспокоил тебя, — начал он с пристыженным видом. — Я не знаю, интересуешься ли ты спортом, но Одноглазый Боген и Барку-Рот устраивают сегодня вечером потасовку на берегу Биллабонга…

— Устраивают что? — переспросил я.

— Маленькую драку до решительной победы, — сконфуженно пояснил он. — А чтобы расшевелить ребят, наши парни решили собрать пять фунтов на приз. Одноглазый Боген и Барку-Рот обозлились друг на друга, так что пусть их отведут душу.

Помню, славный был бой. Не меньше сорока пропитанных кровью носовых платков (или «утиралок») зарыли в яму на поле боя, и весь вечер Жираф помогал накладывать заплаты на главных участников. Позднее он устроил маленький сбор в пользу побежденного — им оказался Барку-Рот, несмотря на имевшееся у него преимущество в виде второго глаза.

У девицы из Армии спасения, распространявшей «Боевой клич», Жираф почти всегда покупал три экземпляра.

Новый священник, который решил провести подписку на постройку церкви, или ее перестройку, или еще что-то в этом роде, обратился за поддержкой к Жирафу, имевшему влияние на своих товарищей.

— Ну что ж, — сказал Жираф, — сам-то я в церковь не хожу. Меня не назовешь верующим парнем, но я охотно сделаю для вас что могу. Только вряд ли от меня будет толк. Я сызмальства не бывал в церкви.

Священник был шокирован этим извещением, но впоследствии он научился ценить Жирафа и его товарищей и полюбил Австралию ради австралийцев. От него-то я и узнал об этом эпизоде.

Жираф помогал ставить палатки для католического церковного базара, и ребята начали высмеивать его в конторе профсоюза.

— В следующий раз ты устроишь сбор на постройку китайского храма в ихнем лагере, — сказал в заключение Том Холл.

— А я ничего не имею против католиков, — отозвался Жираф. — И отец О'Донован — парень порядочный. Как бы там ни было, а во время забастовки он горой стоял за профсоюзы. («На то он и ирландец», — вставил кто-то.) У меня был один дружок-католик — мы с ним тогда таскались по дорогам — парень был первый сорт. И одна моя знакомая девушка перешла в католичество, чтобы выйти замуж за молодчика, который наградил ее ребеночком, но для меня она осталась такою же, как была. А кроме того, я люблю помочь, когда затевается какое дело.