Ингрид Нолль - Кукушонок

— Ну и скорость у тебя, однако. — Мой невыспавшийся друг зевнул.

Упали первые капли, и я несколько секунд была довольна собой. Однако дождь не успел как следует начаться, как мрачное облако унеслось прочь, так и не успев ничего натворить.

— Твои усилия оказались излишни, — сказал Патрик, вместо того чтобы похвалить мое присутствие духа.

Я бросилась ему на шею в поисках утешения.

— Штеффен покончил с собой, — всхлипнула я.

Вообще-то и Патрику тоже не мешало бы поплакать, ведь эта смерть целиком на его совести. Если бы он не обрюхатил Биргит, катастрофы бы не случилось.

Однако Патрик оставался спокоен.

— Должно быть, у него были на то причины, — сказал он. — Но кто же принес тебе таким ранним утром столь ужасные новости?

— Это напечатано в газете. Можешь сам почитать.

— После завтрака. А перед этим не мешало бы почистить зубы.

Получив столь недвусмысленный намек на мой растрепанный вид, я удалилась к себе наверх. Испытывая настоятельную потребность поговорить с кем-нибудь о самоубийстве Штеффена, я позвонила Герноту на работу, хотя знала, что он этого терпеть не может.

— Это Аня, — назвалась я.

— Да ладно, я уже читал газету, — резко отрубил он. — Перезвоню позже.

Итак, не оставалось ничего другого, как принять душ, причесаться и как следует одеться.

В награду меня ждал накрытый к завтраку стол. Патрик, нахмурившись, читал газетную статью, Виктор спал под тенистым деревом, и идиллия, в общем-то, была полной, хотя и обманчивой. Так что меня не удивило, что после моей второй чашки кофе зазвонил телефон Патрика. Оказалось, звонили мне, это был комиссар. Он извинился, что по моему номеру никто не отвечал.

— Что случилось? — спросил Патрик. — Опять роковая весть?

— Пока не знаю, — ворчливо ответила я, — но мне как можно скорее необходимо явиться в уголовную полицию. А ты пока подумай, что будет с Виктором.

— Слушаюсь и повинуюсь, ваше величество, — сказал он. — Вообще-то, у меня уже созрел великолепный план: мы выкрадем принца и убежим с ним на остров Така-Тука.

— Очень смешно. — Я опять поднялась наверх и оделась более прилично.

Прежде чем я захлопнула за собой дверь, Патрик поделился со мной куда более вздорной тревогой: Мануэль до сих пор ни разу не позвонил.

— В открытом море, наверное, мобильник не ловит, — сказала я. — Потерпи, когда они доберутся до какого-нибудь порта. Если бы корабль налетел на айсберг и затонул, ты бы уже давно узнал об этом.

Судьба Виктора не подлежит никакому обсуждению, это я знала твердо, входя в кабинет комиссара. Его сведенные вместе брови сегодня напоминали ограждение из колючей проволоки. Этот человек не особенно доволен исходом своего расследования, подумала я. Он скупо приветствовал меня и стал демонстративно размахивать передо мной парой густо исписанных листков.

— Мы позволили себе вскрыть письмо, предназначенное вам, — сказал он. — Так что вы спокойно можете осудить меня на адские муки.

Я бросила на него непонимающий взгляд.

— Вы уже читали газету? — спросил он, и я кивнула.

— Господин Тухер, несмотря на изобилие улик, не захотел рассказать нам, каким образом было совершено преступление, пока одна медсестра не надавила на него — скажем так, не очень корректными средствами.

— Применила пытки? — спросила я.

— Ну что вы, нет! — сказал он и вяло улыбнулся. — Оказала на него массированное психическое давление под религиозным прикрытием. Как бы то ни было, она насела сверх всякой меры на человека, и без того отчаявшегося. Ну и вот, короче: господин Тухер написал письмо и передал его сиделке, чтобы та бросила его в почтовый ящик. Вечером она взяла запечатанный конверт домой, но у нее не нашлось под рукой почтовой марки, чтобы бросить его в почтовый ящик. А на следующий день она узнала о смерти своего пациента и передала письмо мне — хотя оно адресовано вам. Прошу вас, прочтите!

Наверное, я побледнела. Штеффен писал синей шариковой ручкой жуткими каракулями, хотя обычно у него очень разборчивый почерк. Письмо было длинное, без обращения и приветствия.

«Я любил и свою жену, и этого ребенка, я был счастливым и гордым отцом. Если бы ты не вселила в меня эти ужасные сомнения, я так и оставался бы им.

В тот злополучный вечер я узнал, что Виктор не мой сын, и, разумеется, подумал, что ребенок — от Гернота. Я хотел выбить из Биргит признание, но она молчала как рыба, отбивалась изо всех сил и даже схватила кухонный нож, который я едва смог у нее вырвать. Должно быть, в этой схватке она и поранилась. Кровь хлестала сильно, она кричала, призывая на помощь, ребенок орал еще громче. Когда я бросился искать, чем бы ее перевязать, она кинулась к машине и сломя голову понеслась на ней прочь. Я надеялся, что она поехала за сигаретами, потому что они у нее как раз кончились. Но она просто уехала, а ребенок по-прежнему исходил криком.