Ингрид Нолль - Головы моих возлюбленных

© Фридлянд С., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

В экскурсионном автобусе, когда я подношу к губам микрофон и начинаю рассказывать немецкоязычным туристам о Флоренции, публика принимает меня за студентку, которая изучает романистику и хочет подработать. Туристы находят меня очаровательной; как-то пожилые супруги заявили мне прямо в глаза, что хотели бы иметь такую дочь. Люди никак не усвоят, что внешний облик человека далеко не всегда совпадает с его сутью.

Именно отсюда мои туристы начинают свой маршрут по Тоскане и потому еще не умеют оперативно разбираться в нулях на итальянских банкнотах. Можно было бы подумать, что это обстоятельство сулит особенно высокие чаевые, но на деле все, увы, обстоит как раз наоборот. Чтобы хоть как-то возместить убытки, я ближе к концу экскурсии рассказываю своим овечкам о том, что здесь вполне могут обокрасть или просто вырвать из рук сумочку. Как ужасающий пример я рассказываю историю одной пенсионерки из Лейпцига, которой родственники, скинувшись, к семидесятилетию подарили поездку в Италию, осуществив ее давнюю заветную мечту. Всего несколько дней назад у нее украли все деньги. Далее я пускаю по рядам коробку из-под сигарет, чтобы провести сбор в пользу несчастной саксонской пенсионерки. Большинство не скупятся, ибо все это происходит на глазах у попутчиков.

Когда сбор завершен, я делюсь с Чезаре, нашим шофером: своего рода плата за молчание, чтобы тот не проболтался в турагентстве о незадачливой старушке из Саксонии.

Чезаре считает, что у меня нет ни стыда ни совести. Наверняка причины такого поведения в моем прошлом; глухая пора тоски и неприкаянности свинцовой глыбой придавила весь мой душевный мусор. Лишь когда я познакомилась с Корнелией, начался подъем.

В детстве я никогда не получала того, что хотела. К тому же я не знала толком, чего именно хочу, но сегодня понимаю, что мне не хватало тепла и радости. Как и каждый человек, я хотела, чтобы меня любили, хотела немножко веселья, немножко приключений, хотела иметь друзей, наделенных чувством юмора, из тех, которые не полезут за словом в карман. И чтоб ко всему этому была толика образованности и культуры. Ничего подобного дома не было. Царящую там атмосферу скорее можно назвать ожесточением. Позднее я просто начала самовольно брать себе все, чего мне недоставало, но при этом нередко хватала через край.

Моя мать была неразговорчивой особой, но то немногое, что она говорила, отличалось нацеленной, ядовитой злобой. Возможно, именно потому во мне накопился неисчерпаемый запас подавленной ярости, которая время от времени прорывалась.

Еще когда я была совсем маленькая и за едой позволяла себе высказать какую-нибудь неожиданную и наивную мысль, даже мне трудно было не заметить, как мой проклятый братец и мать обменивались молниеносными понимающими взглядами. Эти взгляды убеждали меня, что они уже многократно судачили обо мне и моем духовном убожестве. После таких сцен я, как правило, замолкала на долгие недели, а подавляемая ярость делала меня коварной.

Когда моему брату Карло было четырнадцать, а мне десять, я украла у него тайно купленные им сигареты и по дороге в школу побросала их в чужие контейнеры для мусора. А поскольку Карло считал меня трусливой и недалекой да к тому же прекрасно сознавал, что мне совершенно безразлично, курит он или нет, ему и в голову не пришло меня заподозрить. Он не сомневался, что обо всем проведала мать и таким деликатным образом позаботилась, чтобы он не губил курением свое здоровье.

А я стала воровкой. И никто никогда меня в этом не обвинил, поскольку тот, кого обокрали, исходит из предположения, что вор желает владеть своей добычей. Ну зачем маленькой девочке понадобились чужие сигареты? И к чему ей тетушкины духи, когда любой человек в два счета почувствует изысканный аромат? В ту пору я воровала паспорта, ключи от дома, учительские очки, – воровала только для того, чтобы сразу же выбросить. Так сказать, искусство для искусства. Лишь спустя несколько лет я начала оставлять у себя украденные предметы.

Возможно, мое развитие пошло бы другим путем, если бы отец не покинул меня так рано. Я сознательно говорю: покинул меня, а не всю нашу семью. Во всяком случае, я воспринимала его уход именно так. Когда это произошло, мне исполнилось семь, а до того он называл меня принцессой.