Геннадий Комраков - Прощай, гармонь!

В нормальном состоянии Шигорин был сварливым и вообще мало приятным человеком. Терпели его в силу необходимости: в тайге не бросишь, в тундре и подавно. А изводить изводили. И ничего с этим не поделаешь. Ведь это только со стороны кажется, что в экспедиции все одинаковы. Спецовка у всех одинакова — это точно. И котел один на всех — тоже правильно. Но в тайге о человеке судят не по месту у котла… Возьми Шигорина, выше долбежки ямок под опоры знака его таежная квалификация не идет. А Васька — аристократ! Он плотник-верховик. И заработок у него после десятника самый большой, и слово его в подразделении вес имеет. А как же иначе! Мы ямки долбим или бревна кантуем, а Васька ружьишко в руки и пошел по болотам. Мы ворот устанавливаем или раму знака связываем, а Васька опять же может спокойно с удочкой сидеть. Но зато когда подходит очередь Васьки, никому из нас, даже Шигорину, не придет в голову завидовать жизни верховика.

Васька связывает рамы, поднятые воротом почти вертикально. Рамы держатся на растяжках, они еще не имеют устойчивости, и Васька, болтаясь на двадцатиметровой высоте, обухом топора загоняет в твердую древесину полуметровые костыли. Вот прихвачена одна укосина, вот уже прибита первая крестовина. Ваське нужно перебираться на другую раму. Отцепляя монтажный пояс, он идет несколько шагов по тонкому бревнышку, прихваченному на живульку, и держит топор в руках, и полдесятка костылей торчат у него на поясе, продетые в петельки для инструмента, и он еще ко всему этому скалит зубы.

Бесшабашная голова, Васька Кульшин. Если бы не его старший брат, десятник нашего подразделения, то вытворял бы он на своей высоте черт знает что. То начальник наш Коля Гречка, то десятник дядя Саша по очереди воспитывают его. Гречка, тот все больше на сознательность бьет.

— Вася, ты пойми, — говорит десятник, — я за твою жизнь отвечаю, ты же знаешь закон экспедиции: у рабочего чирий, а у начальника голова болит. Мне, конечно, трудно тебе приказывать, но я вынужден.

Начальнику давать приказы Ваське и на самом деле трудно. Гречка после техникума всего первый год в поле. А Васька со своим братом и на Таймыре уже побывал, и по Саянам вдоволь находился. Васька в тайге свой человек, он и без брата в любом подразделении за лучшего сойдет, еще, глядишь, и самого десятником поставят. Но почему-то от дяди Саши Васька откалываться не хотел. Так и ездили вдвоем, и то подразделение, куда их направляли, обязательно заканчивало сезон лучше других. К нам дядю Сашу с Васькой послали потому, что начальник неопытный, и без такого десятника мы сорвали бы дело всей партии.

Дядя Саша тайге отдал двадцать лет. Много сапог разбил по бездорожью. Море чаю, черного, как деготь, выпил на привалах. А если бы собрать в ампулы всю кровь, высосанную комарьем проклятым, быть бы дяде Саше знаменитым донором. И печатали бы его портреты в газетах на самом видном месте! А так ничего не знали на материке про нашего дядю Сашу. Двадцать лет строит он геодезические знаки, а кто, кроме специалистов, знает, зачем стоят они на нашей земле в самых неожиданных местах?

Для Васьки слово старшего брата — закон. С дядей Сашей Васька не бузит.

— Ты, Васятка, не пори дурь. Сказано, не отцепляйся на верхотуре, стало быть, и не снимай пояса. Не порти человеку нервы.

— Ладно, — отмахивался Васька, чувствуя, что брат поет со слов начальника, а сам не ахти как твердо привержен к этим самым правилам безопасности.

Удал русский человек в работе, а удаль во все времена косо смотрит на холодную рассудочность. Плохо это или хорошо, не к тому разговор, главное — уж такими уродились братья…

В тот последний вечер на Нечане Васька, соорудив сложную осветительную систему из двух огарков свечей, смешно крутил рыжей головой, улавливая трепетный зайчик, испускаемый осколком зеркала, и яростно скоблил щетину лезвием безопасной бритвы, зажатым между двух лучинок. Дядя Саша собирался на материк. Он пристроился на свернутом спальном мешке и с треском протыкал огромной иглой свои брезентовые штаны. В штанах ему не ехать, на склад сдавать, однако и на складе штаны десятника должны лежать в полном порядке.

Гречка сидел у огня, зажав между коленями плоскую дощечку. Раскаленной в костре проволокой он выжигал на дощечке название построенного пункта, дату и свою фамилию: «Нечан, 28 сентября. Н. Гречка». Для наших фамилий на дощечке нет места. Это всегда так. Строим мы, а фамилия начальника. Теперь на всех геодезических схемах маленьким кружочком будет обозначен пункт «Нечан». И если кто-нибудь захочет узнать, кто этот пункт построил, он узнает: Н. Гречка.