Юлия Лавряшина - Невозможная музыка

Лилька тоже встала, но все равно смотрела на него снизу. В ее взгляде была доверчивость ребенка, на которую уже, казалось, не было оснований: "Ты ведь не обидишь меня?" Но Игорь не мог относиться к ней и по-отцовски тоже. Это казалось ему оскорбительным для отцовства, как такового.

— А ты хочешь, чтобы мы были вместе? — спросила она.

"Между пустотой и заполненностью", — вспомнилось ему то ли вовремя, то ли наоборот некстати.

— Хочу, — Игорь улыбнулся и подумал, что это, должно быть, вышло фальшиво. Клоуны всегда разговаривают фальшивыми голосами…

Лилька тоже попыталась выжать улыбку:

— Хорошо. Когда мы уезжаем?

— Сейчас, — вырвалось у него. — Вот только перекусим…

Она смотрела на него с печальным пониманием:

— Ты надеешься убежать от нее?

— Зачем об этом говорить? — его голос прозвучал грубо, но Игорь обижал ее уже столько раз, что новая обида ничего особенно не меняла.

— А зачем это делать?

— Но ведь что-то же надо делать!

— Не то, что мы сейчас делаем, — Лилька вздохнула и опять сунула руки в карманы. — Мы все делаем неправильно.

Заставив себя сменить тон, Игорь произнес почти спокойно:

— Никто не знает, как правильно в тот момент, когда делает это. Время покажет.

— Терпеть не могу это выражение! — взгляд у нее стал неприязненным, словно это ей Игорь предложил выжидать, когда пройдет это самое время.

Хотя ему и не было интересно узнать, он все же спросил:

— Почему?

— Оно — предательское! — заявила Лилька, развеселив его. — Что тут смешного? Разве это не предательство, когда человек перекладывает ответственность за то, что делает, на какое-то абстрактное время? Оно может показать лишь то, что вышло из того, что он наделал. И ничего другого.

Уже устав от этого разговора, но, не решаясь просто оборвать его, Игорь предложил:

— Давай, пройдемся?

Он надеялся, что на ходу все приобретет иной характер. Камни вразнобой захрустели у них под ногами, и это навело Игоря на мысль, что теперь им с Лилькой и не услышать другой музыки. Нельзя же всерьез считать музыкой ту какофонию, которую они сами создают на манеже. В их доме… если у них будет свой дом… никогда не зазвучит живая музыка, к которой оба привыкли. Они лишили себя еще и этого.

Лилька тряхнула головой, пытаясь отбросить волосы, слишком короткие, чтобы их можно было поправить таким движением. Подцепив ото лба, Игорь провел по ним растопыренной пятерней, и немного вспушил.

— У меня нет расчески, — она улыбнулась.

— Она тебе и не нужна. Мне нравится, когда ты лохматая.

Она сосредоточенно наморщила лоб:

— О чем мы говорили?

— Неважно. Все это только барахлянские слова, — он поймал ее за руку и поцеловал. — Вот это важнее…

— И приятнее.

— Коза ты! — он усмехнулся. — Маленькая козочка.

— Я кажусь тебе маленькой?

— Ты и есть маленькая…

— Ты за это сердишься на меня?

— Я вообще не сержусь. С чего ты взяла?

— Я это чувствую. Тебя все злит: и то, сколько мне лет, и мой рост, и то, что меня зовут… — Лилька громко сглотнула, — не Наташа.

В горле у нее пересохло до боли, Игорь это почувствовал. И ощутил отголосок плохо объяснимой вины за то, что не только лишил ее нужного глотка, но и злорадно наблюдал за тем, как девочка мучается.

— Не выдумывай, — сказал он, глядя поверх ее головы на ослепительные перекаты реки. На одном из них вздыбилось черное бревно, Игорь невольно подался к нему, увлеченный вспыхнувшим желанием: "Можно уцепиться за него и уплыть. Куда глаза глядят…"

Не сводившая с него глаз Лилька глухо сказала:

— На самом деле ты ведь не хочешь, чтобы я поехала с тобой.

Он с трудом отвлекся от манящего бревна:

— Разве мы уже не говорили об этом?

— Может быть. Я уже немножко запуталась, о чем мы на самом деле говорили, а что я за тебя сама себе отвечала.

— Так ты ведешь с собой внутренний спор? — Игорь понимал, что нельзя над ней смеяться, но очень уж она была смешной. Зрители именно за это ее и любили… А за что любил ее Сашка?

— Можно подумать, тебя это волнует!

— А это не должно меня волновать?

— Тебя сейчас одно волнует: как улизнуть от меня так, чтоб особенно не обидеть?

— Улизнуть? Нашкодил и тикать. Так ты обо мне думаешь? — его снова начал разбирать смех, от того, как это походило на правду.

Ее ответ прозвучал уклончиво:

— Я по-разному о тебе думаю.

— Это пугает…

— Правда? А разве бывают люди, о которых все думают только-только хорошее?

— Сашка…