Ибрагим Рахим - Судьба

— Когда лжец говорит правду — ему не верят.

— Давайте поговорим о детях.

Сурханбай подумал, кинув под язык горсточку табака.

— Мир под вашей рукой я считал бы несчастьем, — проговорил он, устало опустив голову.

— Для себя? — спросил ишан.

— Для них.

Сурханбай посмотрел в лицо ишана долгим непрощающим взглядом. Ишан невольно провел ладонями по лицу, словно хотел закрыть его от Сурханбая.

— Я вижу, скитания ничему не научили вас.

— Нет, ишан! — Сурханбай усмехнулся, показывая, как много зубов растерял на чужбине. — Там я понял, как не пеним мы воду, текущую у дома… И плачем только тогда, когда высохнет источник. Я хочу одного — честно умереть. А для этого нужно честно жить.

К Хазратову ишан шел, уже не веря, что найдет в нем союзника, но отчаяние подгоняло его. Что же, он скажет себе, что сделал все мыслимое и немыслимое, а тогда останется одно — как ишан Дукчи, поднимать народ, а больше ничего не оставалось.

Хазратов встретил ишана насмешливо:

— Что случилось? — спросил он, стоя на пороге своего дома. — К человеку, которому уготовано место в аду, идет будущий житель рая!

Кланяясь ему с приложенной к сердцу рукой, ишан уловил запахи спиртного и обрадовался. Это всегда способствовало разговору.

— Я всегда прихожу, чтобы помочь грешным, — улыбнулся он, давая понять, что шутит, но не без тайного смысла.

— В чем помочь? — грубо спросил Хазратов и брезгливо нахмурился, опустив уголки рта.

— Избежать ада.

— Я не люблю богословских разговоров.

— А я не люблю разговаривать, стоя на ногах, — жестко сказал старик.

— Проходите, садитесь…

Ну вот! Это другое дело. Хазратов отступал, да оно и понятно. Не так-то шикарны были его дела, чтобы куражиться. Кто отступает, тот может и сдаться.

— Мне известно, что судьба не улыбается вам, хотя вы заслуженный и умный человек, — польстил ишан для начала, и Хазратов не ответил, а это уже было хорошо. — Представляете себе, что будет, когда вести о ваших неудачах дойдут до Бардаша? О, я понимаю, — приподняв ладонь, предупредил он взрыв ярости у собеседника, — вы старались для народа, но ведь сейчас и народ недоволен вами, люди говорят то да се… — Он хорошо использовал информацию Шербуты. — А Бардаш! От его ног поднялась вся пыль на вашей дороге… Если вы его не остановите, он доломает лестницу, по которой вы поднимались столько лет… И совсем уберет ее.

Человеческие страсти тоже были давним оружием ишана.

— Вы что-то мне хотите сказать, ишан? — прищурясь, сказал Хазратов.

— Показать.

Ишан выдернул из поясного платка кожаный кошелек, достал оттуда записку и положил на стол перед председателем колхоза. Тот сразу узнал почерк Джаннатхон, да записка была и подписана. Речь шла о ребенке Яганы.

— Я думаю, жена члена партии Дадашева не должна была обращаться к подруге с просьбой разведать ее судьбу аллаха через гробницу Самани?

Ишан, не стесняясь, усмехнулся. Эта записка, конечно, могла повредить Бардашу.

— Что же вы хотите от меня за нее? — спросил, еще больше прищуриваясь, Хазратов. — Ведь вы и куриного помета не отдадите даром.

— Я хочу свадьбы, — сказал ишан. — Свадьбы Хиёла и Оджизы. Это в ваших руках.

Он и забыл, что в руках Хазратова была записка. Хазратов держал ее долго в неподвижных пальцах, потом разорвал пополам и все быстрее стал рвать на мелкие клочья. Он стиснул их в потной руке и всем корпусом повернулся к ишану.

— Прочь отсюда! — сказал он визгливо. — Прочь! Значит, это ты сидел в мавзолее Самани? Наглый плут, обманщик, вымогатель! Тебя будут судить. — Голос его дрожал. — Прочь! Торгуешь, значит, святой «почтой», сволочь!

Ишан попятился, а Хазратов все кричал. Ишан скрылся за дверью, побежал через двор, а голос Хазратова догонял его.

Замолчав, он обессиленно привалился грудью к столу и, как часто с ним случалось теперь, долго смотрел пустыми глазами в прошлое. Каждый вчерашний день казался ему лучше сегодняшнего. Кто искал у него поддержки? Ишан? Как это случилось? Почему? Надо было испить всю чашу, чтобы увидеть, на какое дно ты упал.

Оджизе всегда казалось, что в эту минуту Хиёл будет рядом с ней. Не мать, не отец, а Хиёл. Плохо ли, хорошо ли, но так уж устроена жизнь. Я думаю, что это хорошо, потому что в жизни самое главное не терять, а приобретать друзей. Это, собственно, и есть жизнь.

Но Хиёла не было сейчас рядом.

С глаз Оджизы только что сняли повязку, и Зинаида Ильинична просила ее открыть глаза, а она боялась…