Рахим Эсенов: Слёзы Турана

…Жеребцы, взрывая землю копытами, захрапели.

— Именем султана! — прожег темноту голос, и по железным воротам заплясало кнутовище.

В сторожке зашевелились.

— Скорее, шелудивые псы, вздерну! — распалялся голос в темноте.

Горбатый стражник, припадая на левую ногу, выхватил из-за пазухи ключ. Заскрипели подъемные механизмы и тяжелая, кованая решетка выпустила отряд из крепости.

— Далек ли путь? — успел спросить горбун у одного из всадников.

— Балх ждет нас!

Старик слушал, стирая с лица грязь, летевшую из-под копыт коней.

— А, будь вы прокляты вместе со своим султаном! Сломаете шею! Да благословит аллах наш час! — прошипел горбун.

Заскрипели ржавые петли ворот, лязгнула, опускаясь, решетка. И снова над Мервом — теплая, ленивая тишина, нарушаемая предутренними криками ночных сторожей, звоном медных крышек в чайханах и караван-сараях; погонщики вели к водоёмам ослов, продавцы воды наполняли бурдюки. На дорогах пылили скрипучие арбы. Первые караваны потянулись в пустыню.

В Каракумах начинался день.

Неожиданно на улице поднялись клубы пыли: ко дворцу подходил отряд, в середине которого на гнедом бактрийском жеребце колыхался человек, связанный по рукам волосяным арканом.

— Да благословит аллах ваш путь и воздаст по справедливости каждому доброты! — встретил конников горбун. — Именем султана!.. — крикнул он еще раз, прикрываясь легким щитом.

— По тебе давно плачет кол у мечети! Очнись!.. С нами правая рука величайшего султана, — предупредил горбуна всадник, возглавлявший отряд.

Горбун засуетился, широко открывая ворота.

— Приходили имамы к султану? — осторожно спросил, проезжая мимо горбуна, визирь.

— Да не оскорбит ответ твои праведные уши! В этот день…

В широкой спальне, на окне, металось пламя светильника. В зале пахло миндалевой водой и остывшим дымом. На низкой позолоченной тахте, под легким верблюжьим одеялом лежал султан. На его мужественном лице, побитом оспой, была видна забота. Вставать было еще рано, но и спать Санджару не хотелось. Он откинул одеяло и поморщился.

— Эмиры грызутся, как голодные шакалы. И каждый старается урвать кусок пожирнее, побольше… Полумиллионная армия под рукой, но кто принесет ключи истины, кто научит сдерживать гнусное отродье, пытающееся перегрызть нам горло и занять место на троне? — Санджар глубоко вздохнул. Глаза сверкнули в полумраке. Беспокойная мысль заставила приподняться: «А как отряд, посланный в Балх?» (Балх — город в Северном Афганистане).

Вчера во дворец из Балха прискакали вестники атабека (Атабек — наставник) эмира Кумача. Они упали к ногам султана и поведали о том, что в Балхе огузы-скотоводы отказались платить подати, перебили сборщиков налога и ограбили караван султанских купцов.

Санджар, поправив бороду, удобнее положил голову на круглую подушку.

«Простой народ хочет жить, как знатные люди, и некому будет исполнять работы, составляющие удел простолюдинов, — натягивая на голову одеяло, подумал Санджар. — Оскорбление слабых сильными — несправедливость. Тогда как оскорбление сильных слабыми — и несправедливость, и позор!»…

— Эй, кто там?

Из-за висевших ковров показались мамлюки. Упав на колени, они поцеловали ковер и застыли около ног султана.

— В дороге ли кипчаки?

— В тот же час, как только распоряжение коснулось ушей начальника личной стражи, кони воинов застучали по дороге в Балх. Воины спешат утолить жажду возмутителей… кровью этих же смутьянов!

Санджар снова подтянул одеяло к подбородку. Мысль о Балхе все больше отягощала голову. Неожиданно перед глазами всплыло лицо хитроумного атабека Кумача. Слегка вытянутое к ушам, оно расплылось в ехидной улыбке и спросило:

«Так где ж твоя сила, султан вселенной, которой ты похваляешься на каждом пиру? Балх стоит у Джейхуна, на шелковом пути, и если этот путь закроют огузы, то многие народы будут очень недовольны султаном с женским сердцем!..»

Санджар провел рукой по лицу, пытаясь отогнать видение, и долго смотрел на ножку тахты, на которой ловкая рука мастера изобразила голову барана с огромными глазами и стертыми зубами.

Кумач!.. Султан укрылся подушкой, но видение стояло перед глазами, упираясь руками в бока и громко смеясь, ехидно указывая пальцем на Санджара.

— Смотрите! — кричал Кумач. — Вот он… подобие трусливого шакала, мечтающий о громовой славе своих предков, убивший своих братьев! Грязный, подлый люд: пастухи овец и коров осколками глиняных кувшинов перерезали его трусливых воинов, которых славят на прелых коврах безголосые шахиры (Шахиры — певцы)!