Ибрагим Рахим - Судьба

Азиз скрестил руки на груди, отставленными локтями уперся в край стола и, нагнув голову, изобразил терпение.

— Может быть, слова мои будут колки, — продолжал Сурханбай, — но ведь враг потешает, а друг говорит прямо… Ты прими мои горькие слова, как мед, зятек. Я вижу на пасеке, как трудятся пчелы. Собирая по капельке нектар, они накапливают богатство.

— А у вас все богатство на уме?

— Не мое, зятек, не мое. А ты знаешь, почему прежние люди, например, мой отец, были богатыми?

— Еще бы не знать! Они драли с нас, бедных, шкуру!

— Это правильно. Богатых сделали богатыми бедняки. Но еще… еще они умели превращать копейку в рубль, а ты только тратишь… Они были жадными, скрягами, а ты очень уж разбрасываешь деньги. Лопатой! Сыплешь зерно, а яйцами не интересуешься.

— Что, что? — не понял Хазратов.

— Настоящий дехканин левой рукой дает курице зерно, а правой берет у нее яйцо. А ты…

— Хватит! — Азиз ударил кулаком по столу. — Мне не интересны ваши байские советы!

— Блеск наводишь, — договорил Сурханбай.

— Да, навожу! Где я, там все должно блестеть!

— Вот и получается: на брюхе — шелк, а в брюхе — щёлк…

— Вы просто пьяный! — Азиз еще раз трахнул кулаком по столу, и в комнату тут же влетела Джаннатхон. Видно, она обеспокоенно подсматривала в замочную скважину. — Вы слышали, что болтает ваш отец?

— Нет, я мыла посуду и не слышала… А что?

— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — сказал Сурханбай и замолчал.

Джаннатхон растерянно смотрела на них. Хазратов налил себе рюмку, быстро выпил, не закусывая, и, загремев стулом, встал и забегал по комнате. Джаннатхон знала такие минуты — он искал повода для бури. Гнев его требовал выхода, как те самые подземные газы, от которых трескалась почва. Джаннатхон замерла в ожидании, не зная, защищать ли ей отца или выдворить, чтобы успокоить мужа. Но Азиз вдруг повернулся и сказал:

— Хорошо, все это и без вас легко понять, а что делать?

— Свинарник, — просто ответил Сурханбай.

— Что?

— Свинарник. Свиньи быстро растут и дают много мяса. Мясо нужно и строителям газопровода, и горожанам.

— А вы будете возиться со свиньями? Вы сами!

— Конечно, буду, — так же просто сказал Сурханбай. — Я ведь хочу помочь тебе.

— Ну, и пойдите к свиньям! К свиньям!

— Спасибо, что доверяешь.

— Отец действительно думает о вас, а вы на него кричите! — вмешалась Джаннатхон.

— Неважно, доченька! — засмеялся Сурханбай. — Это вино кричит. Вино только в бутылке держит себя спокойно, а внутри человека оно бунтует.

И Азиз подивился и позавидовал тому, как старик умеет вести себя. Он пил до утра. Он думал. Может быть, свинарник и был выгодным делом, но ему требовался такой ход, чтобы одним ударом вывести колхоз из финансового прорыва и всем заткнуть глотку. Обещаниями не отделаешься… Если бы что-то придумать, он мог бы оттянуть собрание… Ведь сейчас уборка… А там!

Думалось о том, как уберут хлопок… Как придут газопроводчики, а у них в домах уже газовые плиты… Как газетчики приедут в Бахмал… Газопроводчики могли бы сняться с Азизом, как со старым другом… Скоро они уже будут здесь…

И тут спасительным светом вспыхнули затравленные и покрасневшие глаза Хазратова. Вот где можно выудить большую золотую рыбку! Он припомнил, о чем говорили газовики, — им придется сломать в Бахмале несколько общественных построек и домов, стоящих на трассе газопровода. Трасса не умела петлять. За это они щедро платили. Шли по кишлакам с растопыренными карманами.

Утром он позвал к себе тощего бухгалтера. Тот гнулся, словно за эти месяцы еще больше постарел от неудач. Боязливо стоял и не смотрел в глаза. Азиз смолоду запомнил, что таких людей надо сламливать, не давая им опомниться.

— Дела у нас неважные, — начал он.

Бухгалтер кивнул.

— Значит, надо брать у того, кто богат.

Бухгалтер пожал плечами: он не знал, у кого.

— Газопроводчики, — сказал Хазратов. — Они сломают у нас кое-что… Так вот… Надо оценить это повыше, чтобы покрыть прорехи. Сломают, а деньги в колхоз, и следа не останется. Можем сделать?

Он говорил об этом, как о нужде насущной, как о единственном спасении.

— Можем, конечно, можем, — ответил бухгалтер, вздохнув, как на похоронах. — Одна только есть помеха.

— Большая — маленькая? Обойдем!

Бухгалтер стрельнул кадыком, сглотнув слюну, и прикрылся рукой: от председателя пахло капитально.

— Говори, какая помеха?!

Тогда бухгалтер сунул руку под китель и вынул партбилет в синей обложке.