Ибрагим Рахим - Судьба

На следующий день приехала делегация буровиков вызывать газопроводчиков на соревнование. И Шахаб, и Рая, и Бобомирза, и Куддус… Они сразу обратили внимание на зонты.

— Куддуска! — закричала Рая. — Сделай себе такой зонт, а я обошью его штанами Шахаба Мансуровича. А ему купим другие…

— Нет, не надо, не разоряйте его, — смеялся Анисимов. — У него штаны под цвет газа… Я и не думал, что ты такой стиляга, Шахаб!

Друзья из политехнического подшучивали друг над другом. Уж такая у них была студенческая привычка.

— Некогда мне о штанах думать, — отбивался баском Шахаб.

— Брось, брось, — все еще веселился Анисимов, — ослепил!

Шутили много, но присели поговорить и всерьез.

Устроились так: положили на песок две трубы параллельно, как скамейки на трибуне стадиона, к трубам тут же приварили зонты на железных ногах и расселись, ни дать ни взять, словно в парке культуры и отдыха. Сначала поближе познакомились друг с другом. Анисимов рассказал о Курашевиче, который задавал темп всей колонне, а Шахаб о Куддусе. Ребята смущенно растирали пыль каблуками. Анисимов одарил всех сигаретами, и, закурив из общей пачки, стали обсуждать одной семьей, как подвинутся работы на трассе.

— Зонтами-то мы себя обеспечим сами, а вот бочек маловато… — сказал Анисимов.

— За бочками присылай к нам людей, сынок Иван, — ответил Бобомирза. — У нас бочек много, все время горючее возят, бочки остаются.

— Ну, отец! — обрадовался Курашевич. — Вот это, я понимаю, честное соревнование!

Бобомирза кинулся на помощь жене Анисимова. Она несла самовар. Самовар блестел, как зеркальный. Бобомирза снял с плеча Лены полотенце, усадил ее рядом с мужем, а сам принялся хозяйничать. Он наливал чай из самовара в чайники, затем в пиалу, из пиалы трижды в чайник, чтобы разбудить, разбередить заварку. Узбеки говорят: первая — пена, вторая — муть, а уж чай — третий… Всем разнес старик чай и леденцы, как истый чайханщик, а потом вернулся к самовару, щелкая пальцами и пританцовывая:

И подал пиалушку с розой на боку Лене.

— Последние капли чая самые сладкие! — сказал он ей.

Курашевич и Шахаб подписали договор.

— Надо бы сообразить чего-то покрепче чая, — прогудел Курашевич добродушно и тоскливо.

В это время в стороне показались трое: это были Бардаш, Хиёл и Оджиза. Они встретились за «магазином». Увы, в том магазине нельзя было купить ни бутылочки, ни закуски. «Магазином» называлось место, где складывались трубы, изоляционные бумажные ленты и другие материалы. Выйдя из машины после объезда трассы, Бардаш увидел парня, который то ли следил за кем-то, то ли прятался от кого-то. Он подошел ближе.

— Хиёл!

Парня держала за руку девушка. Она сидела на земле.

— А это Оджиза?

— Да.

— Она написала отцу?

— Да.

— Ну и что?

— Он проклял меня.

— Это не самое страшное. Меня ишан давно проклял, а я живу. От кого вы тут прячетесь?

Хиёл потупился:

— Там наши.

Издали Бардаш разглядел и голубого Шахаба, и танцующего с чайником Бобомирзу.

— А ну, пошли.

Он взял за руки Хиёла и Оджизу, как детей. Так он и подвел их к будущим соперникам в соревновании за звание коммунистических бригад, распивающим чай.

— Вот он! — закричала Рая то ли обрадованно, то ли осуждающе.

Оджиза повернула в ее сторону настороженное лицо, ресницы ее глаз запорхали.

— Пойдем отсюда, Хиёл, — позвала она.

Но Хиёл не двигался с места. Он смотрел на обожженные руки Куддуса виновато, расширенными глазами.

— Здравствуй, Хиёл, — первым сказал Шахаб.

Хиёлу хотелось сказать обычные слова, которые говорят после такой беды, какая разделила его с этими людьми, но он не мог говорить, он молчал. Он не мог даже ответить «здравствуйте». Только глаза его словно бы буравили песок, уходя взглядом все глубже и глубже.

— Это мой ученик, — сказал Курашевич и положил руку на плечо Хиёла. — Бывший ученик. А сейчас хороший трубоукладчик.

— Значит, работаешь, Хиёл? — спросил Куддус, и все еще не было ясно, насмешливо он это сказал или положительно.

Хиёл опять промолчал.

— А это его невеста, Оджиза, — сказал Бардаш.

Все присматривались друг к другу. Казалось, даже Оджиза смотрит на новых, незнакомых ей людей, имена которых слышала и знала по скупому рассказу Хиёла.

Как рыжий снег, взвихрилась над ними песчаная пыль. «Неужели опять ветер!» — подумал Анисимов и оглянулся. Ветра не было. Старый чабан с козлиной бородой гнал большую отару овец. Овцы подняли пыль ногами. Чабаны теперь часто гнали свои отары мимо газопроводчиков, чтобы посмотреть по пути на диковинные машины, своими глазами увидеть, как творится чудо пустыни.