Михаил Воронецкий - Новолунье

— Минька! Сбегай-ка разом ко мне домой, там у меня на загнетке смолевые лучины для растопки заготовлены. Надо каменку еще разок подживить.

Я убежал и не знаю, чем кончилась беседа Абрама с Лепехиным.

По тому, как девка или молодая женщина топит баню — носит воду, шурует в топке дрова, — легко определить, какая это будет работница в доме. Но не менее важная часть «смотрин» — купание девок и баб после бани. Одежду у нас в Чибурдаихе женщины носят прямую, просторную, со множеством складок. В такой юбке или в таком платье удобно в седло садиться, в лодке плавать, дрова пилить и колоть, молевой лес ловить в Енисее, а все эти работы женщины выполняют наравне с мужчинами. Зимой мужики и бабы ходят в одинаковых полушубках, в одинаковых валенках, в одинаковых стеганых штанах. И только на голову мужики надевают волчьи или бараньи шапки, а бабы— тяжелые шали, концы которых, перекрещенные на груди, завязывают узлом сзади.

Во время мытья баб если и велись на бревнах мужиками какие-либо разговоры, так это скорей всего для отвода глаз. И чем ближе подступало то время, когда бабы побегут купаться, тем все явственнее беседа на бревнах принимала одно направление...

— Нет, и скажи ты, кум, крупчаткой, что ли, кормят баб в Жинаеве, — обращается к правленцу Емельяну Камзалакову Егор Ганцев, вернувшийся на днях с артелью из Минусинска, где он сдал очередной плот.

Емельян живет в Шоболовке, заехал к нам по случаю бани и предстоящей выпивки. Заведует он овцебазой, как почему-то называют чибурдаевскую овцеферму. Емельян выделяется среди сухощавых наших мужиков тучностью. Голубоглазый — в мать-мордовку, черноволосый и широкоскулый — в отца-койбала.

— Да-а, баба куда с добром. И сильная, должно… В соку...

— Не изработалась, — говорит Егор Ганцев, прищуриваясь от едкого дыма цигарки, отчего старообразное лицо его становится словно бы обиженным.

— Да не-е, я разговаривал с ей. Она там чабанила все эти годы. На отгонных выпасах в Терском логу жила. Теперь назад к нам просится. Сотке Костоякову как раз напарница нужна — думаю принять.

— Чего ж не принять, раз напарница нужна.

Я заметил, что имя тетки Симки ни разу не было произнесено в разговоре, но все сидевшие на бревнах понимали, что речь о ней, и нетерпеливо поглядывали на дверь бани.

Обычай купаться после бани остался со стародавних времен, но почему он бытовал в основном только у женской половины, не знаю.

Кое-кто из мужиков тоже иногда расхорохорится, выскочит из предбанника и, держа левую руку в паху, а правой отчаянно размахивая, кинется в воду, но тут же, крича благим матом и яростно отфыркиваясь, как ошпаренный выскакивает на берег.

Хорошо это или плохо — не мне судить. Но было несколько случаев, когда на другой день «смотрин» приходили сватать девку или вдову, и почти всегда таким образом завязавшиеся семьи росли, набирали силу, давая нередко густые семейные ответвления...

Вот послышалась возня в бане. Приглушенные голоса, хихиканье, стукоток босых ног... Дверь распахнулась так сильно, что отлетела к стене. Десятка два обнаженных тел, сталкиваясь в проеме дверей, чуть замешкавшись, кинулись через дорогу к яру.

Тетка Симка бежала первой — как будто нарочно выпустили ее вперед на два шага, чтобы мужики смотрели и удивлялись: знай наших! Бежала тетка Симка размеренно и неторопливо, ладонями рук, прижатых локтями к бокам, придерживала тяжелые груди.

А когда из-под обрыва послышался гул и плеск разбиваемой телами воды, вдруг поднялся Абрам Челтыкмашев...

— Пора, кажись, идти белье собирать, — сказал Абрам, словно бы самому себе, — неча сидни насиживать. — И пошел, ни па кого не глядя, по заросшей травою улице.

Вечером праздновали прибытие плотогонов. Вынесли в рощу восемь столов, скамейки, табуретки. Адай Чепсараков, отказавшись «барствовать» в одиночку, приволок половину подаренной ему Абрамом медвежатины. И начался пир...

Чибурдаиха чествовала таежных людей.

Гулянка начиналась частушками с бабьим приплясом. Как сейчас, стоит перед глазами картина: столы в кустах составлены буквой «П», за столами все сидят лицом к Енисею. У крайнего стола на табуретке изогнулся над гармошкой Емельян Камзалаков. Налиты стаканы, но никто не пьет, все смотрят на Маришку с Васеной, выходящих из-за стола...

Вот они остановились друг перед дружкой, повели руками налево-направо, и Маришка под прихотливый перебор гармошки запела грубовато-мужским голосом: