Евгений Левандовский - Огнем опаленные

Потом боль стала нестерпимой, всеобъемлющей. Отдельные удары уже перестали ощущаться — болело все тело.

Потом начало туманиться сознание, и наконец Виктор провалился в темную, бездонную яму.

Тем троим действительно удалось уйти. Как только в доме началась свалка, они выскользнули в сени, а через них на скотный двор и оттуда по огородам выскочили к лесу. Раздетые — телогрейки остались дома, без оружия, они сидели на опушке леса, ожидая, не вырвется ли кто еще.

Они слышали взрыв гранаты, видели, как пылал дом, из которого только что ушли, и, прождав около часа, решили, что остальные погибли, стали уходить обратно к отряду с печальной вестью.

А через день Тоня передала на Большую землю сообщение о гибели Виктора.

«Дорогая Анастасия Андреевна! Милая мама! Вы разрешите нам так называть Вас? Мы боевые друзья Виктора, а он нам много о Вас рассказывал, и мы полюбили Вас, как родную мать. Сегодня у нас большое горе: погиб Виктор — Ваш сын, а наш брат…» — писали Василий Лапишев и Саша Михайлов.

Виктор очнулся в полной темноте. Руки и ноги развязаны, но шевельнуться больно.

Пошарил рукой вокруг. Нащупал чью-то ногу. Подполз — человек без сознания. Начал делать искусственное дыхание, похлопал по щекам. Человек вздохнул и застонал. «Тише», — прошептал Виктор.

— Кто это? — тоже шепотом спросил человек.

— Это я, Виктор. Давай посмотрим, что с остальными, только тихо.

Теперь они вдвоем стали шарить по темной комнате. И скоро все четверо собрались в кружок и, тесно прижавшись голова к голове, обсуждали создавшееся положение.

Они обследовали помещение. Это был скорее всего склад зерна. Бревенчатые прочные стены, крепкие пол и потолок, надежные, плотно пригнанные двери. Часового не слышно. Или он стоит неподвижно, или ушел, понадеявшись на крепость замка.

— Надо еще раз проверить пол и потолок, — предложил Виктор. — Может быть, удастся найти слабо закрепленную доску.

И вновь все четверо, забыв о боли, разошлись, ощупывая каждый сантиметр пола, срывая в кровь ногти, старались сдвинуть с места хоть одну доску. Только бы одну, дальше будет легче.

— Нашел! — вдруг раздалось в темноте.

— Тише ты, — зашипели на него. На минуту замерли, прислушались, а потом двинулись все в его сторону.

Одна из потолочных досок немного подавалась вверх и в сторону. Все четверо влезли на опрокинутую возле стены бочку, уперлись в доску руками и нажали. Доска подалась еще немного, потом застонала — наверно, вылезал гвоздь — и медленно пошла вверх. Со второй и третьей доской было легче — их просто развернули в стороны.

Чердак, пропитанный многолетней пылью и пахнущий так, как пахнут все чердаки мира, встретил их непроглядной темнотой.

На ощупь обшарили его. Крыша покрыта дранкой, торцы забраны досками. Над входной дверью — маленькое слуховое оконце.

Начали потихоньку отрывать дощатую забирку с противоположной от слухового окошка стороны. Доски подавались туго и медленно. Чтобы не шуметь, приходилось находить выступающие концы гвоздей, руками выправлять их и, осторожно раскачивая, выдавливать наружу. Затаив дыхание, осторожно, чтобы не вызвать шума, нажимали на доски руками и постепенно одну за другой вынимали из отверстия.

Наконец отверстие готово. Прислушались — все тихо. Выглянули — непроглядная тьма. Осторожно, по одному выскользнули на улицу и, проваливаясь в сугробы, побежали в сторону от деревни.

На десятые сутки после побега, на рассвете, Виктор, усталый и продрогший, сидел в блиндаже командира разведвзвода стрелкового полка и ждал, пока по каналам связи уточняли названный им пароль, а к вечеру его уже обнимали крепкие руки друзей.

Утром следующего дня он мчался на попутной машине домой, в Москву.

— Срочно поезжай, — сказал ему комиссар Тюрин, — может быть, успеешь перехватить письмо матери. Почта сейчас работает медленно. За три дня оно не успело дойти.

Москва встретила Виктора радостными улыбками, деловитой суетой на улицах.

Разгром немцев под Москвой, мощное наступление под Сталинградом — все это вселяло новые силы, уверенность в победе, вызывало улыбки на лицах людей.

Машина миновала поселок Сокол, станцию метро «Аэропорт», свернула в сторону.

От «Аэропорта» Виктор решил ехать на трамвае. Ни машина, которую ему предложил дежурный, ни метро, на котором можно было добраться до Кировской значительно быстрее, его не устраивали.

Нет, только на трамвае — уж очень хотелось ему посмотреть на Москву и москвичей, а разве в метро или машине их так увидишь?