Сюсаку Эндо - Посвисти для нас

Девчонки ушли уже далеко. Побелевшая дорога, следуя берегом реки, прямо уходила вперед. Они быстро переступали по ней видневшимися из-под форменных юбок стройными ножками в черных чулках.

— Значит, ползем… — Одзу проглотил слюну. — И что дальше?

— Я не знаю. Ползем пока.

— Скажи им что-нибудь.

— Я? — Хирамэ неуверенно покачал головой. — Никак… не могу.

Девчонки вроде бы не видели, что их преследуют. Спустя некоторое время две из них свернули направо, помахав руками третьей — загорелой большеглазке.

Она остановилась, поправила что-то в портфеле. Одзу и Хирамэ тоже замерли на месте. Девочка пошла дальше, двое мальчишек последовали за ней в том же темпе. Расстояние между ними не менялось — не увеличивалось и не сокращалось. Так тогда было принято у тех, кто «ползал».

Девочка перешла по мостику на другой берег. Чтобы она их не заметила, Одзу и Хирамэ скорчились в тени ворот какой-то усадьбы.

Скоро она скрылась за обвитой плющом кирпичной оградой. Мальчишки, не сговариваясь, прыжками припустились следом.

Дом представлял собой смесь японской и западной архитектуры: к традиционному деревянному жилищу было пристроено здание в европейском стиле. Таких фешенебельных домов в районе Сюкугава и Асия было достаточно.

— Здесь написано: «Адзума». Чудная фамилия. — Поглядев на воротный столб, на котором висел фонарь, Хирамэ вздохнул, и на его землистом лице появилась улыбка, будто он сделал важное открытие. — Значит, ее зовут Как-то Там Адзума!

Мальчишки прислушались. Но из дома не доносилось ни звука. Так тихо бывает только в пустом доме.

Хирамэ погладил кирпичную ограду, как что-то дорогое его сердцу.

— Ты что делаешь?

— Эта ограда… — моргая, пробормотал про себя Хирамэ. — Может, на нее опиралась моя девочка.

— Идиот! — Одзу по-настоящему разозлился, хотя сам не знал почему. По всей вероятности, его вывели из себя эти наглые слова — «Моя девочка!», Она еще ничья!

— Не говори «моя девочка»!

— Почему нельзя?

— Потому что это грубо, неприлично.

— Как тогда ее называть? Моя детка? Так еще хуже.

Хирамэ поглаживал ограду двумя пальцами, пока не остановился перед вделанным в задние ворота ящиком, куда хозяевам доставляли молоко. Открыл его и вытащил полную бутылку.

— Ты что делаешь? Увидят же!

— Бутылочка! — с чувством прошептал Хирамэ. — Может, она прикладывала ее к губам, пила из нее.

— Дурак! Ты уверен, что она из нее пила? Может, ее папаша?

— А вдруг все-таки она…

В этот миг из дома послышался собачий лай. Визгливый, похожий на щенячий.

— Тоби! Тоби! — позвала собаку девочка.

Одзу и Хирамэ переместились ближе к тому месту, откуда доносился голос. Это был ее голос.

— Как же завидно!

— Что?

— Жить в таком доме, иметь собаку. А наша семья бедная. Какая уж тут собака! Мне даже свою мышь прятать приходится.

Да… Для двух неопрятных, неряшливых мальчишек этот дом действительно выглядел воплощением недостижимого счастья. Они еще ничего не знали о том, что такое счастье, о жизни вообще.

Деловая поездка длилась всего два дня. Вернувшись в Токио, Одзу заглянул в контору и поехал домой. У него почему-то было ощущение, что он отсутствовал очень долго.

— Где Эйити? — спросил он Нобуко, разуваясь в прихожей.

— Сегодня же пятница, — отвечала жена, принимая его ботинки и улыбаясь мужниной забывчивости. — У него ночное дежурство в больнице.

— А-а! — Одзу кивнул. — В самом деле.

Он хотел спросить еще кое о чем, но промолчал. Он помнил, что накануне отъезда в командировку из-за какой-то мелочи у него вышел спор с сыном, зашедшим после долгого перерыва к ним поужинать.

Прежде Одзу считал, что Эйити любит и уважает его, но пришло время — тот как раз готовился поступать на медицинский, — когда отца начало все больше возмущать отношение его отпрыска к жизни. Одзу казалось, что карьерный успех превратился для сына в главную цель жизни, хотя в медицинском мире вряд ли все согласились бы с таким подходом.

В отличие от младшей сестры Юми, Эйити, перейдя в старшую школу, взялся за учебу со всей серьезностью. За счет своей усидчивости он смог поступить в медицинский университет К., но растерял всех друзей. Его приятели, часто заглядывавшие к ним в дом, постепенно отдалялись все дальше.

— Это потому, что они не такие, как я, — повторял Эйити. — Они следуют по жизни со всеми удобствами благодаря своим старикам и их связям. А мне отец ничем помочь не может. Друзья друзьями, но в конечном счете надо о себе думать в первую очередь.