Сюсаку Эндо - В больнице «Журден»

Декабрь 1953 года в Париже был дождливым и снежным. Ту зиму я проводил в столице Франции. До этого я два года жил в Лионе.

Сегодня холодный дождь зарядил с утра. Подняв воротник, я вышел на улицу и спустился в метро. К горлу все время подступала мокрота. Я уже привык к нудному гулу подземки и изможденным лицам пассажиров, едущих к станции «Северная»; завтра все это для меня, возможно, кончится, и надолго.

Я ехал к Сугано. В Париже я еще с ним не виделся. С тех пор как он перебрался из Лиона в Париж, прошел уже год. За это время он мне не писал, я ему тоже. Мы не подружились с ним в городе частых туманов, стоящем на Роне, хотя после окончания университета вместе были посланы в этот город одной и той же христианской организацией. Мне претили взгляды и поведение этого человека, а он относился ко мне с презрением. Но сейчас, когда я заболел и был вынужден лечь в больницу, я поневоле должен был обратиться к нему, чтобы одолжить денег.

Квартиру Сугано я отыскал быстро. Из трубы домика поднимался веселый дымок. О, Сугано везде умел отлично устроиться, недаром он умудрялся получать пособие и от христианской организации, пославшей нас, и от общества помощи иностранным студентам, которое субсидировалось американским правительством.

Из-за двери доносился стук пишущей машинки. Невольно я окинул взглядом свое поношенное пальто. Э! Не все ли теперь равно! Стеклянная дверь отразила мое смуглое скуластое лицо.

- А, это ты! - глухим голосом, по-французски произнес Сугано, открывая дверь.

Блеснув стеклами очков, он досадливо нахмурил брови и, повернувшись ко мне спиной, прошел в комнату.

Зеркальный шкаф, книжные полки, уставленные французскими книгами, мягкий широкий диван... В голове промелькнула завистливая мысль: любопытно, сколько он платит за эту комнату? На гладком стекле большого письменного стола чернела портативная пишущая машинка с закладкой. Я прочел про себя заголовок: «Будущее Японии».

Сугано молча наполнил две рюмки ликером. В это время мой взгляд упал на сушившиеся на батарее трусы. Они были в ярко-зеленую и желтую полоску, не трусы, а реклама в цирюльне. Я вдруг представил, как Сугано, натянув на свои худые белесые ляжки эти полосатые трусы, печатает на машинке трактат «Будущее Японии».

- Ты уже был в университете?

Сугано спросил меня снова по-французски. По-японски он не говорил и в Лионе. Казалось, он стыдился родного языка.

- Нет, в университет я еще не ходил.

Мой ответ на японском прозвучал, как бормотанье. Сугано вздохнул. Что это, участие или презрение?

- Мсье Мурано собирается предложить мне кафедру в Токио. Кстати, в письмах он выражает недовольство тобой.

- Мсье Мурано?..

Я не сразу понял, что речь идет о нашем ректоре. Значит, профессор собирается предложить Сугано кафедру. Нет, я не находил это неестественным или несправедливым. Из Лиона последнее время я почти ничего не писал в университет. Да и о чем было писать? Лекции я посещал неаккуратно, никакой диссертации, как это делал Сугано, не готовил. Я жил одиноко, коротая время в своей убогой мансарде.

- Много работаешь? - спросил я, не зная, что еще сказать.

Сейчас мне было совершенно безразлично, сердится на меня профессор или нет и кто из нас - я или Сугано - станет читать курс в университете, когда мы вернемся.

Я лишь досадовал, что мне у Сугано приходится занимать деньги.

- Да, много... Готовлю курс, который буду читать в Японии. Потом собираюсь опубликовать там вот эту работу, только ее сперва нужно будет перевести на японский.

- Перевести на японский?

Мой взгляд вновь упал на полосатые трусы, но Сугано этого не заметил.

- Да, у тебя много работы, - сказал я,

Меня душила мокрота, и я закашлялся. Влажный воздух раздражал горло.

- И все же скоро придется возвращаться в Японию. А что в этом хорошего? Противная страна...

Я опять закашлялся. Сугано продолжал что-то говорить о Японии, но я не слушал: надо было справиться с кашлем.

- Ты что, болен? - Сугано в растерянности попятился.

- Да, вчера сказали... туберкулез.

Я решил, что если уж начинать разговор о деньгах, то именно теперь.

- Врач говорит, открытая форма, надо немедленно ложиться в больницу.

Я заметил, как белые тонкие пальцы Сугано медленно отодвигают его рюмку от моей. «Прохвост! Боится заразы», - подумал я.

- Вот зашел проститься.

- Какая неприятность! А ты давно в Париже? - голос Сугано звучал фальшиво.