Миклош Залка - Осада

— Гарантирую, что мой друг Секула не станет объявлять сегодня никакого отбоя. — Андраш громко икнул и, глядя прямо перед собой в пустоту бессмысленным взглядом, начал было: — Я разговаривал, мамаша…

Вонецне с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Махнув рукой, она раздраженно произнесла:

— Завтра во всем разберемся. — Подойдя к плите, она дотронулась рукой до кастрюли, которая еще не успела остыть. Наложив в тарелку паприкаша, она протянула ее Катице со словами: — Отнесешь Тотне.

Когда все спустились в убежище, там царила тишина. Помещение освещалось тусклым светом масляной коптилки.

Вонецне остановилась перед соломенными матрацами, закрепленными за ней, и на миг задумалась над тем, как они будут спать, и тут же решила: «Парами… но валетом…» Окинув взглядом все убежище, она остановилась на чете адвоката, которая спала рядом. «Если господам можно… — пожала она плечами. — А, собственно, кому не нравится, тот может и не смотреть на нас».

— Ложитесь! — приказала она своим жильцам, показывая на матрацы.

Все улеглись. Через минуту Андраш уже спал, громко похрапывая.

«Так мне и надо…» — вздохнула Вонецне.

Масляная коптилка часто мигала, но все же горела.

Граф Антал Даниэль в ту ночь мало спал и потому, проснувшись, был явно не в духе. Смерив старого солдата оценивающим взглядом, он спросил:

— Вы боитесь?! Вы боитесь высунуться?!

Солдат стоял навытяжку около зенитки.

— Боюсь, — чистосердечно признался солдат, переступая с ноги на ногу. — Если бы мне было двадцать лет, тогда я, может, и не трусил бы, а мне уже под шестьдесят…

— Прекратить болтовню! Возраст — не оправдание. Я ни от кого не требую больше того, что требую от самого себя, а уж от своих требований я ни за что не отступлюсь! — Офицер говорил тонким фальцетом, осторожно членя слоги. — Вы можете от страха накласть себе в штаны, но меня испуганным вы никогда не увидите! — Отвернувшись от солдата, он пнул какой-то черепок. — Чтобы венгр оказался трусом!.. И вы еще хотите сходить домой… — Говоря все это, офицер внимательно следил за тем, чтобы его слышали все солдаты. Зная, что рано или поздно такой «педагогический» момент настанет, офицер ждал его, готовясь сделать все, что было в его силах, чтобы хоть как-то сплотить подчиненный ему сброд в воинское боеспособное подразделение. Спокойным шагом, словно прогуливаясь по бульвару, он прошел по разобранной крыше и остановился возле последней пары стропил, на шаг от края крыши. Мысленно он был доволен собой, так как не почувствовал ни капли страха перед высотой, да и равновесия не потерял.

Внизу, перед пекарней, выстроилась длинная молчаливая очередь.

Фигурки людей в предрассветном полумраке были полу-размыты и смотрелись сверху как отдельные темные пятна. Вдруг в середине очереди вспыхнул огонек сигареты.

— Немедленно загасите сигарету, а не то я выстрелю вам прямо в морду!.. — заорал Даниэль, расстегивая кобуру. — А ну-ка проверьте документы у этого скота! Он, видимо, хочет, чтобы самолеты противника сбросили свои «подарки» прямо на нас!

Огонек, описав большую дугу, упал на середину улицы.

— Затопчи окурок, скотина! — заорал еще громче, выходя из себя, офицер.

Кто-то из очереди выбежал на середину улицы и затоптал горящую сигарету.

Граф Антал Даниэль застегнул кобуру и, немного успокоившись, огляделся по сторонам.

Дом, на крыше которого расположились его зенитчики, был пятиэтажным и потому несколько возвышался над трех- и четырехэтажными зданиями, хотя и был нисколько не лучше других домов: грязный, с полуобвалившейся штукатуркой. И хотя Антал Даниэль не придавал никакого значения тем трем с половиной метрам, которые приближали его зенитку к небу, ему все же пришлось установить пушку именно на нем (правда, его солдаты основательно попотели, пока затащили ее на крышу), и все из-за каких-то трех с половиной метров, почему, собственно, дом и приглянулся командиру дивизиона. Даниэль ненавидел командира дивизиона, откровенно говоря, он не любил всех, кто был старше его чином или по должности, и эта ненависть была для него так же необходима, как неизменный глоток палинки по утрам, не сколько-нибудь, а именно одни глоток, без которого и завтрак казался ему не завтраком, но не больше, так как от большего у него начинало жечь в желудке.

Вскоре поручику надоел аттракцион, который он демонстрировал перед солдатами, стоя на конце бревна. «Ну, хватит…» — мысленно решил он и, повернувшись кругом, вернулся к орудию и сказал: