Миклош Залка - Осада

— Это уже не имеет никакого значения.

— Говорите или я снова укушу вас! — взорвалась Эстер.

На сей раз Лёринц нисколько не удивился словам супруги, он лишь на миг закрыл глаза.

— Я хотел, чтобы мы оба покончили с жизнью… — вяло пробормотал он, не сказав ничего о том, что они остались совсем без прислуги, что у них нечего есть, что такая жизнь явно не для них, что их дочь Эмезе не может ходить за водой… Поймав взгляд Эстер, он быстро отвел глаза.

— Я с тем, что мне положено, уже покончила, — сухо перебила его супруга. — Вечернюю стирку вы проведете сами. Воду для ужина тоже сами принесете, а потом вместе со своей любимой дочерью Эмезе постоите в очереди за хлебом.

— Я?!

— Разумеется, не я! — Эстер пожала плечами. — Я ведь вам не Михай Киш…

— Эстер… — Голос у Лёринца дрогнул. — Как вы можете сравнивать себя с какой-то прислугой?! Что с вами случилось, Эстер?

Глаза Эстер сверкнули гневом и холодом.

— Я в угоду вам вовсе не собираюсь лишать себя жизни. Мне еще только сорок лет, и я хочу жить. Жить, понимаете? Поэтому я плюю на вас и всю вашу родословную…

Говоря все это, она так близко наклонилась к мужу, что он чувствовал ее дыхание. «Она и не пила вроде…» — подумал он, удивляясь тому, что, глядя на Эстер, можно было подумать: она нарочно грубила, чтобы разозлить его.

— Эстер… — пробормотал Лёринц. — Я же к вам относился… как можно лучше…

— Вы, Лёринц, всегда и ко всем относились как можно лучше! Но я вовсе не собираюсь подыхать от вашей доброты. Желаете еще что-нибудь сказать?

Уставившись в пол, супруг медленно покачал головой.

— Вы хотите жить вот с этими людьми?.. — выдохнул он.

— Что значит «с этими»? — На лбу у Эстер собрались морщины. — Говорите яснее! Кого вы имеете в виду?

Лёринц посмотрел на Эстер так, будто перед ним была не жена, а совершенно чужая ему женщина.

— Разве я могу жить с этими людьми? Я?! Разве я могу жить так, как живут они?

— Ах, вон оно что!.. — Эстер улыбнулась. — У вас еще остался хлеб, Лёринц? Тот кусок, который вы утром украдкой сунули себе в карман? Ведь вы его украли у собственной семьи, не так ли?..

— Я… — Он хотел было запротестовать, но жена перебила его, махнув рукой:

— Не смотрите на меня как идиот. Есть у вас хлеб или вы его уже слопали? Хотя это не столь важно. А известно ли вам, сударь, откуда у нас взялся тот хлеб?

Лёринц молчал.

Тогда Эстер снова приблизила свое лицо к лицу мужа, обдав его теплым дыханием.

— Его ваша любимая жена, урожденная Эстер Беци, получила в подарок от своего любовника, который стащил его у родной дочери, а та в свою очередь получила от своего любовника… — Неожиданно Эстер отступила на два шага назад и продолжала: — Если вы вдруг очухаетесь и захотите в полдень жрать, то приходите чистить картошку, так как ваша уважаемая супруга заработала своим восхитительным телом немного картофеля…

Лёринц Шани, словно парализованный, стоял на месте даже тогда, когда шаги Эстер стихли на лестнице.

Укушенная рука сильно болела. «Нужно будет перевязать ее…» И тут он почему-то вспомнил об адвокате. «Наверняка, это он ее любовник…» — решил Шани, не понимая, чем мог завлечь его супругу этот семидесятилетний старик. Задумавшись, он нахмурился.

«Ты отказался от меня, господи, отвернулся… — Лёринц оттолкнул от себя револьвер, валявшийся на постели. — Это тоже знак… Да сбудется твоя воля…»

Вскоре Лёринц Шани почувствовал, что начал сильно мерзнуть. Тяжело вздыхая, он спустился в убежище. В подворотне он встретился с адвокатом Абоди. «И все же… в конце концов… он тоже…» Шани протянул адвокату руку, отчего тот так и засветился радостью.

Еще раз тяжело вздохнув, Лёринц Шани, жалея самого себя, спустился в подвал.

А адвокат все еще стоял на том же месте, провожая своего патрона счастливой улыбкой.

Ефрейтор Георгидзе, стоя в окопе, всматривался в склон холма, на котором горели подбитые немецкие танки. Младший лейтенант предупреждал его, что вслед за танками наверняка пойдет пехота, и он ждал ее появления. Однако гитлеровцев нигде не было видно, и хотя Георгидзе был уверен, что они сейчас вряд ли осмелятся сунуться сюда, он все же внимательно, метр за метром, осматривал местность своими зоркими глазами. Подбитые танки горели долго, отбрасывая на снег багровые отблески пламени. От долгого стояния в одном положении ноги и руки у Георгидзе занемели. Наконец языки пламени начали уменьшаться, а когда они совсем угасли, стало темно.