Роза Малхолланд - Джанетта [litres с оптимизированной обложкой]

В этот день у меня состоялся разговор с Пирсом. Мы сидели с ним на балконе и любовались видом заходящего солнца. Маргарет куда-то ушла, и мы были одни.

– Что бы ты сказал, Пирс, если бы я тоже выбрала себе профессию, как ты? – вдруг спросила я.

– Как, ты тоже хочешь быть адвокатом? – воскликнул он с изумлением.

Я расхохоталась.

– Ты боишься, что я стану отбивать у тебя клиентов? Нет! Нет!.. Лучше поговорим о деле. Должна ли я начать серьезно изучать искусство и сделаться скульптором или же мне следует отказаться от этой мысли?

– Быть скульптором! Это совсем не дело для девочки. И зачем тебе нужно непременно изучать это искусство? К чему?

– Ты не понимаешь меня, Пирс. Ведь должна же я иметь какое-нибудь дело в жизни и посвятить себя ему.

– Ты можешь посвятить себя многому другому. Но делать статуи!.. Я не думаю, чтобы это сделало тебя счастливой.

– Конечно, одно это не сделает меня счастливой. Но, Пирс… говорят, у меня есть талант, должна ли я пренебрегать им? Мне бы хотелось вернуться в Ирландию, лазать по скалам, жить среди ирландских фермеров и помогать им. Но иногда мне кажется, что мое место не там, а в мастерской художника. Пирс, ты не понимаешь, какое порой охватывает меня сильное желание работать, лепить! Как мне хочется воплотить те образы, которые носятся в моем воображении и которые я вижу даже во сне…

Пирс задумчиво поглядел на меня.

– Может быть, и правда, Джанетта, ты не должна зарывать свой талант в землю, – сказал он. – Может, из тебя выйдет великая художница…

– Я не знаю, что из меня выйдет, но у меня в душе происходит борьба.

– Иди туда, куда тебя влечет твой талант…

Он замолчал, а потом вдруг сказал:

– Джанетта, помнишь нашу первую встречу, на рассвете, в горах? Я был тогда несчастным, одиноким мальчиком, и встреча с тобой оказалась первой счастливой минутой в моей жизни. Вот почему я не могу представить себе никакой радости, никакого веселья без тебя. Если ты будешь несчастна, и я буду несчастен. Я бы хотел, Джанетта, чтобы ты поняла: во мне ты имеешь такого друга, который готов все, все сделать, чтобы тебе жилось хорошо.

– Пирс, – проговорила я весело, – вот подожди, я сделаю прекрасную статую, прославлюсь и стану знаменитой художницей, тогда-то ты порадуешься за меня, не правда ли? А пока вы проживете без меня там, в Ирландии.

– С чего ты это взяла! – возразил Пирс. – Ты думаешь, что можешь так просто бросить нас, и мы это допустим? Да, коли на то пошло, я сам явлюсь туда, в твою школу, где делают статуи, и если ты добровольно не поедешь со мной в Ирландию, так я хоть за волосы потащу тебя за собой.

Он принял такой свирепый вид, что я не могла удержаться и расхохоталась – от небывалой радости, что меня любят и будут желать моего возвращения домой.

Мы прожили начало осени в моем поместье, и в ноябре отец собрался назад в Ирландию. Мне предстоял решительный шаг: я должна была объявить отцу, что остаюсь в Лондоне, чтобы учиться скульптуре. Через немалую душевную борьбу далось мне такое решение.

– Если это твое серьезное желание, то я не препятствую тебе, – сказал отец.

Но мне было все-таки грустно, и я старательно отгоняла от себя мысль, что он, может быть, не так легко согласился бы расстаться с Маргарет.

Решено было, что, когда они с сестрой уедут в Ирландию, я останусь в семье Варрингтонов и буду посещать художественную школу. Маргарет горько плакала, узнав, что я не еду с ними.

– Я непременно приеду на каникулы, – утешала я ее. – А потом и ты можешь приезжать в Лондон. Время пройдет незаметно; у тебя много дел в Ирландии; ты должна помогать тете Еве в ее ремесленной школе и заботиться о наших поселенцах.

– Я все это буду делать, – говорила Маргарет сквозь слезы, – но… но… я не могу примириться с мыслью, что тебя не будет с нами.

Кончилось тем, что и я начала плакать вместе с ней, но все же они уехали без меня. А я усердно принялась за работу, чтобы заглушить тоску по дому и тем, кого я любила.

Прошло почти десять месяцев. Я никого не видела из моей семьи за это время и только получала из дому письма и благодаря им знала, что в Ирландии все идет хорошо.

Мне уже минуло шестнадцать лет, и я чувствовала себя взрослой. Я носила длинные платья и модную прическу и часто, стоя перед зеркалом, думала, что меня бы не узнали теперь в Ирландии. Хильда уверяла, что я очень переменилась.

– Ты стала такая степенная, Джанетта, – говорила она. – Куда девалась твоя дикость, твои порывистые движения? Ты теперь совсем солидная особа.