Томас Сэвидж - Власть пса

– Тогда я и заметил, что на тебе нет колец.

– Колец? Ах да.

– У тебя чудесные руки. Всегда знал, ни к чему тебе эти кольца.

– А ей и подавно. Впрочем, иногда они вполне уместны. Как символ, может быть? Но спасибо, мне очень приятно. Я видела, как она выходит из машины, подает руку Джорджу и вдруг как посмотрит на него. Такие они оба славные. Я подошла и говорю: «Вот, держи…»

В их распоряжении было просторное купе в оливково-зеленом скором поезде на Солт-Лейк-Сити, где Старая Леди смогла поплакать наедине. Только она перестала, как Старик Джентльмен поднялся с места и, еле удержавшись на ногах, когда поезд качнуло на резком повороте, достал из сумки две колоды карт с фамильной монограммой и нажал на кнопку; появился улыбчивый проводник, принес столик и поставил его в купе. Сидя у окна вагона, Бёрбанки играли в «русский банк», и, как бы ни разгонялся поезд, воздушным шариком на веревочке следом за ними скользила круглая луна.

– Я будто всегда знала, что случится что-то странное.

– Да уж, ничего не понять. Но ты сама говоришь, что ждала чего-то подобного. Ты всегда была доброй и терпеливой, не забывай об этом.

Старая Леди вдруг наклонилась вперед и стала заламывать трясущиеся руки.

– Доброй! – Голос ее дрогнул. – Да есть ли в мире что-то, кроме добра?

– Нет, ничего нет.

– Знаешь, – чуть улыбнулась старушка, – Рождество мы проведем вместе с ними. Она настояла. Я такой старой себя чувствовала.

– По тебе не скажешь, уверяю.

– Разве? С другой стороны, со мной всегда был ты. У меня есть ты, как у нее есть он. Ей всего тридцать семь.

– Непросто тебя бывает понять.

– Правда? – Она подняла голову и заглянула в глаза супруга.

Врач был в недоумении. Когда Фил поступил в больницу, он взял на анализ кровь, а образцы гемокультуры, маленькие бледные сгустки в пробирке, отправил в окружную клинику, где хоть что-то в этом смыслили. Предсмертные судороги, хотя и длились, по счастью, недолго, были по-настоящему ужасны. За день или два до того Фил понял, чтó с ним случилось, и потому говорил медсестре, мол, изучать его кровь – все равно что запирать амбар, откуда уже украли лошадь.

Впрочем, кое-кто прекрасно знал, что таили бледные сгустки в пробирке.

Питер отлично провел день, оставшись во время похорон на ранчо. Хвостом вокруг амбара за ним ходил один из псов, метис колли – его первый друг, первая собака, что прониклась к нему любовью. Играя, пес огрызался на собственное отражение в одном из окон подвала, а когда мальчик зашел в дом, принялся скулить под дверью. Какое-то время Питер равнодушно листал кипу номеров «Сатердей ивнинг пост» и в одном из журналов обнаружил потрепанную брошюрку автомобилей «пирс-эрроу», осколок маленькой мечты Джорджа. Лицо мальчика тронула улыбка: он вдруг почувствовал к Джорджу какое-то теплое чувство родства. Как не восхищаться этими величественными машинами, кичливым изломом крыльев и встроенными в них фарами? Автомобиль для по-настоящему важных особ, сравниться с которым мог разве что «локомобиль», любимая машина старины Першинга.

Солнце скрылось за домом, и темная тень, протянувшись через дорогу, накрыла склон холма. Щуря глаза в сумеречном свете, Питер разглядывал содержимое книжного шкафа в гостиной. С «Воспоминаниями о русском дворе» за авторством великой княжны соседствовали здесь «Травянистые растения Соединенных Штатов Америки» и современное издание «Карточных игр» Хойла, книги историй и книги фактов.

Здесь же обнаружилась Книга общих молитв. «Пригодилась бы сейчас в Херндоне», – подумал Питер, доставая ее с полки. Открылась книга на псалмах шестого дня, сегодня, однако, было четвертое сентября – и мальчик вернулся на пару страниц назад; а раз тень наползала на склон холма напротив, стал читать псалмы вечерней молитвы. Двадцатая строка удивительно точно соответствовала моменту. Она привела его к чину на погребение усопших – тоже весьма к месту. Служба оказалась куда короче, чем представлял себе Питер, – чуть больше чина бракосочетания, что он читал всего месяцев девять назад. Немного же слов нашлось для обреченного на забвение. Медленно, будто седовласый священник, мальчик произнес молитву над усопшим – всего пятнадцать минут, замерил он по большим часам, и то, если читать, как подобает, делая паузы на знаках препинания. Добавим сюда внесение и вынос покойника, учтем тяжесть его гроба – значит, вся церемония растянется на добрых полчаса.

Из окна тихой опрятной комнаты в Херндоне Питер наблюдал с полдюжины траурных процессий в сторону кладбища на склонах холма, что в миле от города. Он видел, как сверкали в лучах солнца бутылки и банки с гниющими стеблями цветов; видел, как медленно двигался катафалк. Процессия занимала около получаса, зимой и того меньше – сегодня, впрочем, было тепло. Затем наступал черед слов, «предназначенных для чтения на могиле» – около пятнадцати минут, если произносить медленно, как священник в летах; и катафалк, уже без покойника, пускался в обратный путь. Фила повезет новенький синий «бьюик» – мальчик читал о нем в «Вестнике Херндона». Бэкер, ритуальный агент, пригнал машину из Чикаго, куда они вместе с семьей приехали на старом катафалке. По пути они устраивали пикники, и с ними приключилось множество забавных историй, о которых с добрым юмором рассказывал издатель газеты. Дальше гости собирались где-нибудь за кофе с сэндвичами, звучали слова приветствий и слова прощаний. А часам к пяти, когда уже стемнело, все заканчивалось.