Томас Сэвидж - Власть пса

– Здорóво, Фил, – отвечали они, и, тронутый их преданностью, хозяин ранчо принимался пожимать рабочим руки.

Верность значила для Фила очень многое, и от прилива чувств в такие минуты к горлу подкатывал ком. Он хорошо обращался со своими людьми, а те отплачивали ему хорошей работой и считали за своего.

– Вот и еще один год прошел, – с гордостью произносил хозяин ранчо: отрадно было знать, что в мире есть хоть что-то постоянное.

Все вместе они отправлялись в амбар за домом, где лаем и рычанием их встречали собаки, чья память так коротка.

– Цыц, шавки, – смеялся Фил и бросал в их сторону камень.

Вжух! – собаки прятались, из-под амбара глухо доносился упрямый лай.

Работники стелили себе прямо на сене и принимались ждать, пока все соберутся, чтобы вместе с машинами, лошадьми и палатками отправиться в поля.

Фил отнюдь не был снобом и всегда отдавал должное тому, кто действительно того заслуживал, а потому легко завоевывал доверие тех, кто в жизни редко кому открывался. Из года в год на ранчо к Бёрбанкам приезжал один седовласый старик приятной наружности, работник цирка. Повадками он смахивал на мальчика, но в глазах его застыла боль пережитых трагедий, о которых старик поведал как-то Филу. Несмотря на привлекательный вид, в цирке он занимал едва ли не самую низшую должность – убирал навоз за лошадьми и слонами. В былые времена, не отягощая себя муками совести, он соблазнил немало юных девушек. Последняя из них, родившая ему дочь, умерла.

Внезапная смерть привела мужчину в чувство, и с тех пор он стал жить, подчиняясь нормам суровой морали, поколебать которую могла лишь минутная слабость. Старик выучился на кучера и ездил с тех пор из города в город, возя за собой алую клетку со львами. В надежде стать хорошим отцом и справиться с грядущими искушениями он приобрел Библию и бесконечно читал ее при свете лампы.

И вот его прелестная златовласая девочка – такая хорошенькая, что акробаты перед выступлением прикасались к ней на удачу – сама поднялась на цирковую трапецию, а в двенадцать лет (такая же златовласая!) обрела титул самой юной воздушной гимнастки в мире! Старик до сих пор носил в бумажнике брошюрку, с которой и началась его дружба с Филом – потрепанную от времени, но аккуратно расправленную, чтобы не рвалась на сгибах. Того, кто чистил клетки в цирке, судьба награждает детьми, которыми можно гордиться!

Впрочем, та же судьба наказывает гордецов и разбивает их надежды. Однажды на глазах у тысяч зрителей дитя сорвалось с высокой веревки, и девочку, всю покалеченную, унесли в гримерную. Вот что за горе видел Фил в глазах мужчины, вот что заставило старика оставить цирк и скитаться, перебираясь с одной временной работы на другую. С тех пор тот ни разу не жаловался на судьбу, и Фил уважал его за смелость и упрямую преданность изорванной Библии, что не помогла в роковую минуту. Ночами старик сидел при свете фонаря, бросая громадную тень на стенку палатки, и качал головой в такт словам Господа. Филу было жаль бывшего циркача: он и сам знал, что такое горе.

Придерживаясь самых строгих моральных принципов, Фил редко осуждал тех, кто пошел по иному пути. Среди работников, коих не без гордости называл он своими друзьями, был один бывший заключенный. Тому ни в чем не пришлось признаваться: все, что требовалось знать, и так уловил проницательный ум владельца ранчо: по глазам, горькому смеху, по тому, как быстро сгорела на солнце его кожа – свидетельство долгих лет, проведенных во тьме. Старик-циркач носил с собой Библию, кто-то другой не расставался с револьвером, а бывший узник держал при себе маленькую книжечку «Сонетов» Шекспира в кожаном переплете. Фил не задавал вопросов. Не спрашивал о ножевом шраме – нам не дано узнать, что двигало людьми и почему они поступили так или иначе. Единственное, что имело значение и чем Фил действительно восхищался, – достоинство бывшего арестанта и отрешенная готовность принять неизбежный исход жизни – смерть в захудалом приюте для бездомных на краю Херндона, где никто, кроме разве что такого же одинокого бродяги, в лучшем случае не заметит его кончины.

Мужчина, звали его Джо, обучился в тюрьме одному примечательному ремеслу – плетению из конского волоса – и достиг в нем выдающегося мастерства. На первый взгляд простое, искусство это требует невероятного сосредоточения, обрести которое возможно разве что в состоянии глубочайшего отчаяния. И вот этот мужчина, то ли слишком молодой для своих сорока, то ли чересчур старый для тридцати, носил в сигарной коробке несколько цепочек для карманных часов, толщиной не больше карандаша. Каждое звено в них было свито из черных и белых волос – под сотню ярдов конского волоса ради одной цепочки. Воистину, нет ничего невозможного для человека с бесконечным запасом времени.