Томас Сэвидж - Власть пса

– Пока вас не было, мистер Бёрбанк, – вновь начала гостья, – я рассказывала вашей жене одну престранную историю. Так вот, эта крыса…

– Да, такое часто бывает, – серьезно ответил Джордж. – Как-то крысы утащили несколько колец и наперсток у моей матушки. Никакого уважения к людям. Едва ли среди грызунов найдется зверь наглее.

Лола тем временем принесла чашки и серебряный кофейник. «Господи боже, – взмолилась Роуз, – лишь бы руки не затряслись!».

– Как жаль, что ваш брат пропустил нашу славную трапезу, – посетовал губернатор.

– Такая уж на ранчо жизнь, – оправдывался Джордж. – Никогда не знаешь, когда настигнут дела.

– Это правда. Та еще работенка, не сравнить с другими занятиями, – согласился губернатор. – Разве может на ранчо быть какой-то график, какая-то регулярность? С ужасом жду того дня, когда работники заговорят о профсоюзах.

– Думаешь, до этого дойдет? – ахнула его жена.

– А кто знает! У этих уоббли [15] Уоббли ( англ . wobblies) – разговорное название международной рабочей организации «Индустриальные рабочие мира». нет к нам никакого почтения, прямо как у той крысы.

– Извините, – прервала беседу Роуз, – вам положить сахар?

– Нет-нет-нет, хороший кофе прекрасен и сам по себе.

Налив гостям по второй чашке, Роуз вновь понесла поднос в гостиную – только теперь руки у нее затряслись на самом деле. Невозможно было не смотреть на нетронутые приборы, оставленные для Фила. Может, с ним что-то случилось? Может, злоба к ней свела его в могилу? Страшные картины одна за другой лезли в голову девушки с быстротой воздуха, стремящегося заполнить пустоту. Вот лошадь оступилась на барсучьей норе, и всадник сломал шею. Вот обрушилась скала и накрыла путника грудой гладких камней. Или, пока Фил переходил реку, расступился тонкий апрельский лед, и течение утянуло его в тихие быстрые воды. Такая смерть – привычное дело в здешних краях. Сколько песен об этом сложено – их частенько поют в общем бараке. Чашки зазвенели о блюдца в руках Роуз. Она отставила поднос и, сплетя пальцы в замок, нервно покрутила кольцо.

Оглядев комнату в поисках темы для беседы, жена губернатора остановилась на портрете над камином: пышный бюст, жемчужное ожерелье, глаза.

– Ваша матушка, мистер Бёрбанк?

– Пару лет назад написали, – кивнул Джордж.

– Должна сказать, у нее лицо человека больших достоинств, – заметила леди, а про себя подумала: женщине с такими жемчугами о достоинствах и переживать нечего.

– Она много читает и любит писать письма.

– Писать письма – великое искусство, – поддержал губернатор.

– Может им стать, – поправила его жена.

– Есть одна книга, «Великие письма всех времен» называется. Очень полезная!

Леди рассмеялась.

– В своих речах ты не раз к ней обращался, – лукаво заметила она.

– Т-с-с, государственная тайна! – смеясь, губернатор махнул рукой в сторону жены.

Джордж хотел было рассказать о том, как его мать без посторонней помощи сумела раздобыть деньги на строительство херндонской больницы, но тут жена губернатора поинтересовалась:

– А на пианино ваша матушка не играла?

– О нет, совсем не играла. Хотя я столько раз слышал, как она мечтала научиться.

– То есть играете только вы, миссис Бёрбанк?

– Не то чтобы я хорошо играю… – промямлила Роуз, с трудом шевеля онемевшими губами. – В прошлом, еще до первого брака, я работала тапером в кино, – улыбнулась она, – но потеряла былую сноровку.

– Роуз, – возразил Джордж, – ты же так много упражнялась, ну что ты!

– Вы слишком строги к себе, – заметила леди. – Ну же, сыграйте нам что-нибудь.

– С удовольствием послушаем, – согласился губернатор.

Пианино, смекнул он, сможет стать прекрасным завершением их неловкой встречи. Прозвучит последняя нота – и можно будет встать и откланяться. Эту роль нередко выполняла последняя чашка кофе, иногда последняя взятка в висте или, бывало, и настойчивый звон телефона.

Роуз оглянулась на мужа, но тот лишь с гордостью улыбался, и девушке ничего не оставалось, как направиться к пианино, из-за которого молодой швед едва не сломал спину, а ей пришлось терпеть жестокое передразнивание Фила. Инструмент находился прямо напротив обеденного стола, где уже убрали посуду, кроме приборов на месте Фила. От мысли, что он подстроил все это и теперь сидит где-нибудь до предела довольный собой, Роуз накрыло возмущением. Безжалостная злоба Фила настигла ее – ладони вспотели, в горле пересохло.