Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

А теперь – что он затеял? И ради чего? Что это даст ему, если не считать удовольствия быть с Беренис? Но ведь если бы она только захотела, они могли бы просто поехать куда-нибудь вдвоем и жить гораздо спокойнее. Нет, она почему-то настаивала на этом, да и он тоже внушал себе, что это его долг перед самим собой, перед своей собственной жизнью и репутацией, – они оба считали, что он представляет собой не только выдающегося финансиста, но и незаурядного предпринимателя с широким размахом, и поэтому он должен идти вперед и завершить свою карьеру таким вот головокружительным взлетом. А удастся ли это сделать, не рискуя всей своей репутацией и состоянием? Как можно поручиться, что при установившемся о нем сейчас мнении в Америке он сможет, приехав туда, собрать в сравнительно короткий срок необходимый капитал?

Короче говоря, его положение сейчас, с какой стороны ни подойти, в высшей степени затруднительно и шатко. Он чувствовал себя усталым и подавленным. Быть может, это было первое дуновение приближающейся старости.

Вечером после ужина он поделился своими планами с Беренис Он полагал, что ему, вероятно, надо взять с собой в Нью-Йорк Эйлин. Ему предстоит принимать у себя массу народа, и, пожалуй, так оно лучше будет выглядеть, если жена приедет с ним. Ведь у него сейчас, можно сказать, все висит на волоске, и поэтому особенно важно сохранить добрые отношения с Эйлин.

Эйлин за месяц пребывания в Париже так изменилась, что, по единодушному мнению своих новых друзей, стала «совсем другим человеком». Она сбавила двадцать фунтов в весе; румянец и блеск ее глаз стали ярче, а настроение бодрее; причесана она была а-ля шантеклер – по моде, изобретенной Сарой Шиммель; платья шила у мосьå Ришара, туфли у мосьå Краусмейера, – словом, все шло так, как было задумано Толлифером. У нее завязалась настоящая дружба с мадам Резштадт, а шейх немало забавлял ее, хотя его внимание было иногда уж слишком назойливым и утомительным. Его явно привлекала она сама, а не ее деньги. Право, он, как видно, не прочь был завязать с нею роман. Но этот его костюм – белый, из тончайшего шелка и шерсти, подпоясанный белым шелковым шнуром! А густо напомаженные черные волосы, которые делали его столь похожим на дикаря! А маленькие серебряные кольца в ушах! А длинные и отнюдь не маленькие узкие туфли из красной кожи с загнутыми кверху острыми носами! А этот ястребиный нос и темные глаза, которые словно видят вас насквозь! Стоило появиться с ним рядом, все тотчас начинали глазеть на вас, словно и вы были каким-то седьмым чудом света. Когда же Эйлин оставалась с ним вдвоем, она только и делала, что всячески старалась уклониться от его нежностей.

– Послушайте, Ибрагим, – говорила она, – не забывайте, что я замужем и люблю мужа. Вы мне нравитесь, право, нравитесь. Но вы не должны просить меня о том, чего я не хочу и не стану делать, и если вы будете и дальше так себя вести, я вообще перестану с вами встречаться.

– Но, помилуйте, – не отступался он, изъясняясь на вполне сносном английском языке, – у нас столько много общего. Вы любите игру – я тоже. Мы оба любим поговорить, покататься, поиграть в карты, ставить понемножку на скачках. И все-таки вы, как и я, человек рассудительный, не… не…

– Ветреница? – подсказала Эйлин.

– Что это значит «ветреница»? – спросил он.

– Не знаю, как вам сказать… – У нее было такое чувство, словно она говорит с ребенком. – Непоседа, непостоянный… – Она сделала неопределенный жест рукой, как бы желая изобразить нечто неустойчивое, непрочное, легковесное.

– Ах, вот что! Гм! Ветреница! Вот как! Понимаю! Нет, вы не ветреница! Ни-ни! И вы мне нравитесь, очень. Гм… гм… Очень, очень. А я вам? Вам нравлюсь я – шейх Ибрагим?

Это рассмешило Эйлин.

– Да, нравитесь, – сказала она. – Только, по-моему, вы слишком много пьете. И конечно, вы вовсе не хороший человек – жестокий, эгоист и все такое… Но тем не менее вы мне нравитесь и…

– Тц… тц… тц, – зачмокал шейх. – Это совсем немного для такого мужчины, как я. Без любви я заснуть не могу.

– Ах, перестаньте говорить глупости! – воскликнула Эйлин. – Лучше налейте себе чего-нибудь выпить, а потом уходите и возвращайтесь вечером: поедем вместе ужинать. Мне хотелось бы съездить еще раз к этому мистеру Сабиналю.

Так протекали дни Эйлин – в общем довольно приятно. Владевшая ею ранее склонность к меланхолии прошла, и ей даже стало казаться, что ее положение не так уж безнадежно. Каупервуд написал ей, что приедет в Париж, и, готовясь к встрече с ним, Эйлин решила удивить его самым потрясающим из творений мосьå Ришара. А Толлифер посоветовал, когда приедет Каупервуд, устроить ему ужин у Орсинья, в премилом ресторанчике, который он недавно обнаружил. Уютное местечко, и совсем рядом с собором Парижской Богоматери. Сабиналь снабдит для этого случая Орсинья винами, бренди, ликерами, аперитивами и сигарами. А Орсинья под руководством Толлифера приготовит такой стол, на который не посетует даже самый привередливый гурман. На сей раз произвести хорошее впечатление важно было Толлиферу. Они пригласят мадам Резштадт, верного шейха и Мэриголд, которая, увлекшись Толлифером, решила остаться в Париже и, по его настоянию, примирилась с существованием Эйлин.