Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Каупервуд сделал паузу, и Гилган надолго задумался. Действительно, как сказал Каупервуд, он занимался политикой не ради удовольствия, а сложившиеся обстоятельства были не слишком благоприятны для достижения его первоначальных целей. Тирнан, Керриган и Эдстром пока еще казались доброжелательными, но уже выдвигали нескромные требования. Так называемые реформаторы, кого газетчики убедили, что Каупервуд негодяй и мошенник, настаивали на соблюдении строгой законности, обязательной в деятельности городского совета: чтобы никакие назначения, контракты или сделки не могли рассматриваться без освещения в прессе и публичного обсуждения. Уже после первого совещания с коллегами вслед за победой на выборах Гилган начал понимать, что он оказался между молотом и наковальней, но он нащупывал свой путь и не был склонен спешить.

– Вы делаете довольно откровенное предложение, – тихо сказал он через некоторое время. – Вы предлагаете мне бросить друзей, которые благодаря мне одержали победу. В политических играх так поступать не принято. Ваши слова во многом справедливы, но все-таки человек не может бегать из угла в угол, как затравленный кот. Есть люди, которые могут сохранять верность только кому-то одному. – Тут мистер Гилган замешкался, явно сконфуженный собственной мыслью.

– Ну что же, – сочувственно отозвался Каупервуд, – во всяком случае, подумайте об этом. Политика – непростое дело. Я, к примеру, занимаюсь ей только по необходимости. Если вы найдете какой-то способ помочь мне или получить мою помощь, дайте мне знать, и постарайтесь не думать плохо о моих словах. Я нахожусь в положении человека, прижатого к стене. Я сражаюсь за свою жизнь. Естественно, я собираюсь биться до последнего, но мы с вами не должны враждовать из-за этого. Мы еще можем стать друзьями.

– Я прекрасно понимаю это, – сказал Гилган. – И мне бы хотелось быть вашим добрым другом. Но даже если бы я мог управлять мнением олдерменов, чего я пока не могу достигнуть в одиночку, остается мэр города. Я с ним вообще не знаком, не считая формального обмена приветствиями, и насколько мне известно, он решительно настроен против вас. Скорее всего, при первой удобной возможности он поднимет шум и обратится в газеты. Такой человек может натворить много дел.

– Возможно, я смогу уладить этот вопрос, – отозвался Каупервуд. – Не исключено, что с мистером Слассом удастся найти общий язык, и тогда окажется, что он не так сильно настроен против меня, как думает сейчас. Никогда нельзя угадать заранее.

Молодой сыщик Оливер Маршбэнкс, которому Стимсон поручил уличить мистера Сласса в каком-нибудь неблаговидном поступке, в результате кропотливой работы наконец собрал достаточно сведений, чтобы поставить достопочтенного Чэффи в чрезвычайно неприятное положение, если он будет слишком послушным орудием в руках противников Каупервуда. Главным действующим лицом этого предприятия была некая Клаудия Карлсштадт, авантюристка и шпионка, продажная душа и при необходимости веселая проститутка, которая в то же время была очень приятной и опытной дамой. Не стоит и говорить, что Каупервуд ничего не знал об этих малозначительных подробностях, хотя его добродушное согласие с самого начала запустило механизм данного прегрешения.

Клаудия Карлсштадт, орудие соблазна и погибели достопочтенного Чэффи, была стройной блондинкой, свежей в свои двадцать шесть лет, безжалостной и бездушной, какими бывают лишь алчные и легкомысленные люди. Чтобы понять суть ее характера, нужно своими глазами видеть бездушный мир Саут-Холстид-стрит, где она выросла, – улица с обветшавшими домами, где туда-сюда шатаются шлюхи и алкаши, на одной петле болтаются ставни. В детстве Клаудию посылали с бидоном за разливным пивом, отправляли торговать газетами на углу Холстид-стрит и Харрисон-стрит и покупать кокаин в ближайшей аптеке. На ней всегда были нищенские платья и белье, драное и грязное, сквозь дырявые чулки просвечивали бледные худые ноги, старая растрескавшаяся обувь промокала от воды и снега. Ее товарищами были скверные уличные мальчишки из домов по соседству, у которых она научилась непристойной ругани, узнала порок, хотя, как это часто бывает с детьми, она еще не была совершенно испорченной и развращенной. В одиннадцать лет, когда умерла ее мать, она убежала из сиротского приюта, куда ее отправили, и придумала жалостливую историю, которая помогла ей найти пристанище в ирландской семье с Западной стороны, где две дочери работали продавщицами в большом магазине. С их помощью Клаудия устроилась на работу кассиршей. Ее дальнейшая карьера была такой же странной и изменчивой, как и все, что происходило с ней раньше. Достаточно сказать, что от природы Клаудия обладала изрядным умом. В двадцать лет благодаря связи с сыном обувщика и с богатым ювелиром она смогла отложить немного денег и завела хороший гардероб. Именно тогда недавно избранный конгрессмен приятной наружности пригласил ее в Вашингтон на должность в правительственном бюро. Эта работа требовала знания стенографии и умения писать на машинке, которыми она вскоре овладела. Впоследствии один сенатор с Запада ознакомил ее с весьма прибыльной, но незаконной частью секретной службы. Лестью и хитростью она научилась добывать секреты там, где не помогали обычные взятки. Определение тайных финансовых связей конгрессмена из Иллинойса наконец привело ее обратно в Чикаго, где молодой Симсон с ней и познакомился. От него она узнала о политическом и финансовом сговоре против Каупервуда и увлеклась этим делом на свой необычный манер. Из разговоров друзей своего конгрессмена она уже кое-что знала о Слассе. Симсон указал, что, если ей удастся скомпрометировать мэра, она получит тысячи три долларов, не считая компенсации расходов. Таким образом, Клаудия Карлсштадт аккуратно и умело вошла в безупречную жизнь мистера Сласса.