Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Держа Эйлин железной хваткой, он позволил ей извиваться, готовый действительно ее придушить.

Теперь, когда Каупервуд одержал победу, он продолжал крепко удерживать Эйлин, стоя рядом с ней на одном колене, прислушиваясь и размышляя. Вспышка ее ярости была поистине чудовищной, но все-таки он не мог ее полностью винить. Ее любовь была велика, как и брошенный ей вызов. Он достаточно хорошо знал ее характер и мог предвидеть нечто подобное. Позор и скандал, неизбежно связанные с таким ужасным происшествием, вывели его из себя. Только подумать, что человек может вовлечь себя в такую бурю страстей! Только подумать, что Эйлин оказалась способной на такое! Только подумать, что должна была претерпеть Рита! Вполне возможно, что она была ранена или изуродована, возможно, даже находилась на краю смерти. Чудовищно! Какой поток общественного возмущения обрушится на его голову! А суд?! Вся его карьера будет разрушена страшным взрывом гнева, проклятий и смерти! Боже милосердный!

Когда дворецкий, сопровождавший Риту, поспешно вернулся назад, Каупервуд подозвал его к себе кивком головы.

– Как она? – со скрытым отчаянием спросил он. – Она серьезно пострадала?

– Нет, сэр… думаю, нет. Насколько я понял, она лишь потеряла сознание. Скоро с ней все будет в порядке. Я могу чем-то помочь, сэр?

Обычно Каупервуд улыбнулся бы при виде такой сцены, но сейчас он был холоден и серьезен.

– Не сейчас, – с некоторым облегчением ответил он, все еще крепко удерживая Эйлин. – Выйди отсюда и закрой дверь. Вызови врача. Когда он придет, сообщи мне.

Когда Эйлин осознала, что Рите собираются оказать помощь и сочувствуют ее состоянию, она попыталась вырваться и снова закричать, но у нее ничего не вышло. Господин и повелитель держал ее мертвой хваткой. Когда дверь закрылась, он снова заговорил:

– Может быть, теперь ты успокоишься, Эйлин? Ты позволишь мне встать и поговорить с тобой или мы просидим так всю ночь? Хочешь, чтобы я навсегда расстался с тобой сегодня? Я понимаю твои чувства, но сейчас я владею ситуацией, и так будет впредь. Ты должна прийти в чувство и вести себя разумно, иначе завтра я расстанусь с тобой, и это так же несомненно, как то, что сейчас я нахожусь в этой комнате, – его голос звучал твердо и убедительно. – Итак, будем ли мы говорить разумно или ты намерена и дальше валять дурака и выставлять себя и меня на посмешище слугам, соседям и всему городу? Сегодня ты устроила славное представление. Боже милосердный! Право же, настоящий спектакль! Скандальная ссора и драка в нашем доме! Я полагал, что у тебя больше здравого смысла и уважения к себе, я в самом деле так думал. Ты подвергла серьезной опасности мои пребывание здесь, в Чикаго. Ты тяжело ранила, а возможно, убила другую женщину. Тебя даже могут повесить за это. Ты меня слышишь?

– Ох, пусть меня повесят, – простонала Эйлин. – Я хочу умереть!

Каупервуд вытащил носовой платок у нее изо рта, освободил ее руки и позволил ей подняться на ноги. Она по-прежнему неистовствовала, пылала и была готова осыпать его упреками, но столкнулась с его холодным, властным взглядом, пригвоздившим ее к месту. Она еще никогда не видела такое выражение на его лице, – жесткое, обжигающее ледяным холодом, – которое не доводилось видеть никому, кроме его деловых конкурентов, и то лишь в редких случаях.

– А теперь молчи! – приказал он. – Больше ни слова! Ты меня слышишь?

Она дрогнула, заколебалась и отступила. Вся ярость ее бурной души вдруг улеглась, словно море в безветренную погоду. Слова рвались из ее сердца и вертелись на языке. Она была готова снова крикнуть «Подлец! Скотина!» и обозвать его сотней других отвратительных и бесполезных кличек, но под давлением его жесткого взгляда и непреклонной воли слова замерли у нее на губах. Какое-то мгновение она неуверенно смотрела на него, а затем повернулась и рухнула на кровать. Она царапала свое лицо, раскачивалась взад-вперед в невыносимой муке и наконец зарыдала.

– О господи! Боже мой! Я хочу умереть! Дайте мне умереть!

Стоя там и глядя на нее, Каупервуд с неожиданной остротой почувствовал глубокие раны, нанесенные ее сердцу и душе. Это тронуло его.

– Эйлин, – сказал он через несколько секунд, подошел ближе и ласково прикоснулся к ней. – Эйлин! Не надо так плакать. Я еще не бросил тебя. Твоя жизнь не совсем разрушена. Не плачь. Да, это дурное дело, но возможно, что-то еще можно исправить. Давай же, Эйлин, соберись с духом!

Вместо ответа она лишь раскачивалась и неудержимо стонала, будто не слыша его.