Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Вот оно как! – воскликнул Батлер, исполненный суровой решимости втолковать дочери толику здравого смысла. – Значит, тебе безразлично, что будет с его женой и детьми? Полагаю, тебя не беспокоит и тот факт, что он скоро попадет за решетку. Ты будешь любить его в полосатой арестантской робе, надо думать, еще сильнее? (Старик выражался лучше и понятнее всего, когда говорил иронично.) Значит, ты получишь его в таком виде, если это вообще случится.

Негодование Эйлин мгновенно вспыхнуло ярким пламенем:

– Да, я знаю, – отрезала она. – Это тебе очень понравится. Мне известно, что ты творишь, и Фрэнк тоже все знает. Ты пытаешься упрятать его в тюрьму за то, чего он не делал, и все это ради меня! О да, я знаю. Но ты не можешь повредить ему. Не можешь! Он лучше и сильнее, чем ты думаешь, ты не сможешь одолеть его. Он снова окажется на свободе. Ты хочешь наказать его из-за меня, но ему наплевать на это. Я все равно выйду за него замуж. Я люблю его, поэтому я дождусь его и стану его женой, а ты можешь поступать так, как тебе угодно. Вот так!

– Значит, ты выйдешь за него замуж? – спросил Батлер, сбитый с толку и потрясенный больше прежнего. – Стало быть, ты дождешься его и станешь его женой? Ты отберешь его у жены и детей, с которыми, если бы он был хотя бы наполовину мужчиной, он должен оставаться в такое время, вместо того чтобы приплясывать вокруг тебя. Выйти за него замуж? Ты готова опозорить своих родителей и свою семью? Ты стоишь здесь и заявляешь об этом, хотя я воспитал тебя, заботился о тебе и сделал кое-что из тебя? Где бы ты была, если бы не я и твоя бедная, работящая мать, которая годами опекала тебя и мечтала о твоем будущем? Полагаю, ты умнее меня. Ты больше меня знаешь о мире, и тебе ни к чему слушать чужие мнения. Я воспитывал тебя, чтобы ты стала дамой из высшего общества, и вот что я получил в конце концов. Теперь скажи мне, что я ничего не понимаю и что ты любишь будущего осужденного преступника, грабителя, растратчика, банкрота, лживого…

– Отец! – выкрикнула Эйлин. – Я не собираюсь слушать такие речи. Все, что ты говоришь о нем, – неправда. Я не собираюсь здесь оставаться! – Она направилась к двери, но Батлер встал и с неожиданной резвостью остановил ее. Его лицо раскраснелось и пылало гневом.

– Но я еще не покончил с ним, – продолжал он, игнорируя ее попытку уйти и обращаясь прямо к ней, теперь вполне уверенный, что она как никто другой способна понять его. – Я доберусь до него, и ничто меня не остановит. В этой стране есть закон, и я поступлю с ним по закону. Я покажу ему, как шастать по чужим домам и похищать детей у родителей!

Он на некоторое время замолчал, чтобы перевести дух, а Эйлин смотрела на него с напряженным и бледным лицом. Ее отец мог выглядеть совершенно нелепо. По сравнению с Каупервудом и его взглядами он был невыносимо старомодным. Только подумать о том, что он говорит о человеке, который тайком пробрался в его дом и похитил ее, когда она сама была готова уйти с ним! Какая глупость! Но к чему спорить? Чего хорошего можно добиться, если пререкаться с ним здесь таким образом? Поэтому она решила промолчать и просто смотрела на отца. Но Батлер еще далеко не закончил. Он был слишком возбужденным, несмотря на то, что он сам старался обуздать себя.

– Это очень плохо, дочь, – тихо продолжил он, когда убедился в том, что она не желает отвечать. – Я позволил гневу одержать верх надо мной. Не об этом я собирался поговорить с тобой, когда пригласил тебя сюда. У меня на уме есть нечто другое. Я подумал, что тебе, наверное, на некоторое время стоит отправиться в Европу и заняться музыкой. Сейчас ты не вполне в себе. Тебе нужен отдых. Тебе будет полезно на какое-то время уехать из дома. Ты прекрасно проведешь время. Если хочешь, Нора поедет с тобой, и сестра Констанция, которая учила тебя. Полагаю, ты не будешь возражать против ее общества?

При упоминании поездки в Европу, сестры Констанции и уроков музыки, вброшенных ради придания новизны первоначальному предложению, Эйлин насторожилась, но вместе с тем горько улыбнулась про себя. Как нелепо и, в сущности, как бестактно это звучало со стороны ее отца, особенно после решительного осуждения ее связи с Каупервудом и всевозможных угроз в его адрес! Неужели у него вообще нет другого, более дипломатичного подхода к дочери? Это было так забавно! Но она снова воздержалась от иронии, так как видела и чувствовала, что все подобные аргументы будут тщетными.

– Лучше бы ты не говорил об этом, отец, – сказала она, несколько смягчившись после его объяснения. – Сейчас я не хочу ехать в Европу. Я не хочу покидать Филадельфию. Знаю, тебе не терпится отправить меня подальше, но я даже не могу думать об этом. Просто не могу.