Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

Однако вместо этого потоком лились ничего не значащие фразы, упреки, извинения… Проклятая трусость! Но только ли она? Да и что это такое — трусость, если речь идет о любви? Юрген вдруг осознает совершенно ясно, что потеряет и ту, и другую, если все пойдет так же и дальше, как оно идет до сих пор. И виноват в этом будет он один…

В десять часов вечера он является домой. Фрида Михель смотрит на него испуганно:

— Ты? В такое время? Один? Что случилось?

Он успокаивает мать:

— Ничего не случилось. Просто решил заглянуть к тебе. Разве ты не рада?

Материнский страх рассеивается. Фрида прижимает сына к груди, и он чувствует, как дрожат ее руки.

— Входи же, входи! Садись, я приготовлю что-нибудь поесть.

Он отказывается, но она и слушать ничего не хочет. Приносит яичницу с ветчиной, достает пиво, бутылку коньяка.

Юрген идет в свою комнату, осматривается. Все как прежде: плакаты на стенах, грамоты за участие в работе клуба вокалистов, книги. Нигде ни пылинки, только воздух в комнате немного застоявшийся.

— Ты похудел, — говорит мать. Слезы катятся у нее из глаз, она вытирает их большим голубым платком. — Ну вот и разревелась! А что тут удивительного? Живу одна, а тут единственный сын на пороге. В кои-то веки заехал! Ох, нелегко человеку в старости.

Юрген пытается обратить все в шутку:

— Ты и старость — какая чепуха! Ты в самом что ни на есть цветущем возрасте, когда есть и опыт, и силы, чтобы опыт этот использовать. Ты совсем не стареешь, мама.

В тоне его звучит фальшь, и он сам это чувствует. Он ненавидит такие вот минуты, инстинктивно противится упрекам и намекам, которые слышит в голосе матери, а недавно слышал в голосе другой женщины, более молодой. В них звучит претензия на единоличное обладание им.

Мать замолкает, и это гнетет его сильнее, чем слова. Он кладет прибор на тарелку:

— Ты же не одна, мама. У тебя работа, тебя любят коллеги, часто навещают.

Она согласно кивает:

— Это правда… Да ты ешь, ешь. Если ветчина остынет, будет невкусно… — Она поднимает рюмку: — Давай выпьем, сын, за тебя и за меня… Сколько ты пробудешь? Завтра у тебя свободный день?

— Нет, завтра утром мне надо ехать, — отвечает он.

— Тогда у тебя наверняка какие-то проблемы, иначе бы ты не приехал так внезапно, да еще поздно вечером… Что случилось?

Юрген отодвигает тарелку в сторону:

— Да, проблем хватает. Давай выпьем еще по одной!

— Переходи к делу. Что-нибудь с Марион? Вы ждете ребенка?

— О чем ты говоришь? Чтобы Марион захотела ребенка?! Кажется, между нами все кончено.

Мать наливает рюмку до краев, пододвигает ее сыну и спрашивает испуганно:

— Она больше не любит тебя? У нее есть другой?

Юрген залпом выпивает коньяк.

— У меня есть другая. У Марион, кажется, тоже кто-то есть, но я этого не знаю толком.

— Ничего не понимаю, но вы же…

— …Вы же друг друга обманываете, — заканчивает он фразу, которую, вероятно, собиралась сказать мать. — Прошу тебя, мама… Я не для этого приехал. Если бы ты знала, что со мной происходит…

— Может, я представляю это лучше, чем ты думаешь… — огорченно отвечает она. — Иначе зачем бы ты приехал?

— Домой приезжают, когда нужна помощь, а не для того, чтобы выслушивать упреки.

— Какие упреки? — тихо спрашивает Фрида Михель. — Чем пленила тебя другая? Она что, лучше Марион? Сколько времени все в Марион тебя устраивало, так почему же теперь не устраивает? Может, та, другая, просто вскружила тебе голову?

— Почему это она вскружила мне голову? А ты не можешь предположить, что я тоже способен…

— Знаю я тебя, — возражает мать. — И себя молодой хорошо помню… Меня беспокоят твои дела… Ты уже говорил с Марион?

— Нет… Все не так просто. Разве ты не понимаешь, в каком состоянии я нахожусь? А ты, когда собралась разводиться с отцом, неужели так сразу и сообщила ему об этом?

— Когда все было решено, я сказала ему об этом, а до тех пор оставалась верной женой.

Юрген отворачивается:

— Вашему поколению было легче, все вам было ясно. Поэтому сейчас, чуть что не так, вы тут же ссылаетесь на прошлое. Но ведь речь идет обо мне, мама. Мне не нужны ни упреки, ни советы, мне нужна твоя поддержка. Понимаешь?

Она утвердительно кивает и снова наполняет рюмки.

— Да, насколько я понимаю, теперь тебе, как никогда, потребуется мужество… А та, другая, знает о Марион?

— Знает.

Фрида Михель выпивает свою рюмку и качает головой:

— Не понимаю я молодых женщин… Знает, и все же… А ты-то понимаешь, что происходит? Эта новенькая… Если она не признает прав других, она и с твоими правами не посчитается. Тогда уж не жалуйся!