Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

Путь одноколейный. Телеграфные провода тянутся параллельно полотну, то внезапно проваливаясь вместе со столбами в низину, то стремительно взлетая вверх. Когда начинает темнеть и ландшафт постепенно исчезает в вечернем сумраке, Юрген закрывает глаза…

К Марион он отправляется пешком — по скудно освещенным переулкам, через каменный мост и парк, на скамейках которого сидят, тесно прижавшись друг к другу, влюбленные. Еще издали он видит, что в ее окне горит свет.

Марион ждет его. На ней шерстяное платье крупной вязки с накладными карманами и погончиками. Когда она смотрит на Юргена снизу вверх и привычным движением убирает ему волосы со лба, он говорит:

— Мне бы сначала душ принять, я ведь прямо с полевых занятий.

Марион улыбается:

— В парадной форме?

— Мне едва хватило времени переодеться, я даже белье не успел сменить. Чистое в чемодане.

— Тогда отправляйся в ванную, а я приготовлю что-нибудь поесть.

Юрген чувствует себя прескверно. Держится он напряженно и неестественно, то и дело смущается, а говорит что-то невразумительное. Когда Марион опускает глаза или проходит мимо, Юргену становится не по себе — от ее плавных движений, от ее самоуверенной красоты, властно притягивающей к себе. В эти мгновения что-то внутри у него начинает сопротивляться. Отчего это он так мучается? Может быть, оттого, что на нем офицерская форма? Может, он просто все усложняет? Но в следующий миг он вспоминает об Ингрид, и его охватывает отвращение к самому себе… «Ты должен сегодня же принять решение, если не трус! — требует голос его внутренней совести. — Или самолюбие мешает тебе покончить с этой неопределенностью? А может, тебе нравится любить не одну, а двух или даже нескольких женщин? Может, тщеславие парализует твою волю?..»

— Ты наелся? У тебя какие-нибудь неприятности? — спрашивает Марион.

— С чего ты взяла?

— С того, что ты не ешь, молчишь и отрешенно смотришь перед собой…

— Да, забот немало, — отвечает он и осторожно кладет нож и вилку на дорогую фарфоровую тарелку.

Марион подходит, присаживается на подлокотник кресла и гладит его по щеке:

— Я предлагаю отложить разговор о заботах. Ведь я тебя ждала, а это было нелегко, и теперь, когда ты тут, я не хочу даже думать о заботах. Разве я не права?

Юрген обнимает ее и отвечает:

— Ты права… — Взгляд его при этом прикован к неубранной посуде на столе, но Марион шепчет:

— Пусть стол остается неубранным. Уберем потом…

Уже на рассвете она вдруг приподнимается на локте и склоняется над ним:

— Что с тобой? Ты какой-то странный.

— Со мной? Ровным счетом ничего.

— Ты не такой, как всегда. Ты словно забыл что-то.

— Что?

— Ты не можешь вспомнить?

— Прошу тебя, не надо. Думаешь, так легко отложить заботы в сторону или пренебречь ими? Я не могу… Да и устал очень: прошлую ночь глаз не сомкнул.

— Почему ты не прихватил гитару? — спрашивает она. — Ведь ты всегда брал ее с собой.

— Не было времени на сборы… Да и надоело мне все время ездить с гитарой… Лейтенант с гитарой… Пора взрослеть…

Она откидывается на подушку:

— Не знаю, что у тебя на уме, но хочу рассказать тебе кое-что… Дней десять назад я ехала с одним коллегой по работе. Очень симпатичный человек…

— Это тот самый фоторепортер?

— Нет, другой. Умный, жизнерадостный, очаровательный, полный идей…

— Ты влюбилась в него?

Марион встает, закуривает сигарету, подходит к окну, откуда пробивается сумеречный свет забрезжившего утра.

— Спрашиваешь, влюбилась ли я в него, а тон у тебя такой, словно ты интересуешься, нет ли огонька прикурить. Неужели тебе безразлично, что я могу влюбиться в кого-то? Или ты так уверен во мне? А может, тебе все равно? — Марион говорит громко и раздраженно, но ее гнев ему легче перенести, чем насмешку или попытку свести счеты.

Он приподнимается в постели, окидывает взглядом очертания ее тела, нечетко проступающие в тусклом свете утра, и спрашивает:

— Так что же мне прикажешь делать? Устроить сцену? Или собрать чемодан и отправиться восвояси?

— Я этого не хочу, — отвечает Марион. — Но ты мог бы быть чуточку внимательнее ко мне, ведь мы так долго не виделись.

Он встает, обнимает ее за плечи, прижимает к себе:

— В чем дело? Упоминаешь о каком-то коллеге, о какой-то поездке, упрекаешь меня в том, что я не устраиваю тебе по этому поводу скандала…

Марион высвобождается из его объятий, опять выглядывает в окно:

— Ты не хочешь понять, о чем я говорю. Ну, ладно. Сейчас я тебе что-то скажу, но не потому, что меня мучают угрызения совести, и не потому, что хочу помучить тебя. Просто нам надо выяснить наши отношения, разобраться в сложившейся ситуации… Этот человек заявился ко мне ночью после того, как мы провели с ним пару часов в танцевальном баре…