Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

Она погружается в грезы на Золотой улочке, а у башни Далибора в ее ушах начинают звучать музыка Сметаны, древние романтические песни о замковых лестницах, которые спускаются за крепостной стеной…

В полдень в условленном месте ее поджидает Конни. Он должен отвезти ее на обед в ресторан «Амбассадор», но везет в пивную «У Флека», которая находится недалеко от посольства ГДР. На этом настаивает Ингрид, так как ей очень хочется побывать в этом прославленном заведении.

Вот и пивная. Все здесь оформлено в народном стиле. На стенах прокопченные деревянные плиты с резьбой, столы истерты локтями бесчисленных посетителей. Конни заказывает себе стакан лимонада, а Ингрид кружку знаменитого крепкого пива. Они смакуют чешские кнедлики и копченую свинину с кислой капустой. Конни рассказывает смешные истории, которые, как утверждают, когда-то здесь происходили.

Потом Ингрид идет с матерью и сестрой за покупками. В кафе «Слован» они пьют кофе, стоя за мраморным столиком возле большого окна, и Ингрид меланхолично наблюдает за людским морем, бурлящим за витринами. Тоска неожиданно сжимает ей сердце — тоска по ее деревне, по лесам и лугам, по Юппу Холлеру и Герману Шперлингу, по реке и по тому стволу ивы, на котором она не раз сиживала, глядя на воду, по Юргену, которого — теперь она в этом твердо убеждена — любит. Тоска… Она пишет Юргену письмо, подробно рассказывая, как проводит время, где бывает, что видит и слышит, какие зарисовки делает, а в конце спрашивает, как обстоят дела в хоре, видимо, полагая, что таким образом сумеет хоть немного сгладить свою вину.

Как-то утром Ингрид направляется с альбомом для зарисовок к башне Далибора, названной в честь чешского святого, трагическая судьба которого послужила основой для либретто одной из опер Сметаны. Потом едет на Кампу — остров на Влтаве возле Карлова моста. Она осматривает водяную мельницу, пытаясь понять устройство ее замысловатого колеса, долго сидит у реки, в медленных водах которой отражаются синева неба и белизна облаков. Смотрит на эту красоту, пока не начинает кружиться голова. И опять почему-то вспоминает свою быструю речку, в прозрачной воде которой можно часто видеть застывшую на месте форель.

Домой она возвращается поздно и спокойно заявляет:

— Завтра я уезжаю.

Герда Фрайкамп встречает это сообщение довольно спокойно:

— Мужчина?

Ингрид утвердительно кивает — к чему скрывать?

— Да, но он не знает о моих чувствах.

— Ты ему нравишься?

Дочь неопределенно пожимает плечами:

— Не знаю…

— Тогда тебе будет нелегко… А это серьезно?

— Да, мама.

Через два дня Ингрид уже подъезжает к родным местам. В Бланкенау она садится в вечерний автобус и прижимается лбом к стеклу, по которому сбегают дождевые капли. Да, Прага осталась далеко позади…

При въезде в деревню она смотрит на часы — Юрген скоро должен начать репетицию.

Рошалю приходится докладывать командиру взвода об опоздании из увольнения за день до подведения месячных итогов.

Юрген пытается сохранить спокойствие:

— Вы обсудили этот проступок в отделении?

Встает Глезер:

— Так точно!

— Сидите… Что говорит Мосс?

Рошаль докладывает.

— Какое решение думаете принять?

— Мосс будет наказан.

— Согласен. До вечера доложите ваше решение. Итак, первое дисциплинарное взыскание во взводе. Не следует объяснять, на каком месте окажется наш взвод, и прежде всего ваше отделение, товарищ Рошаль.

Тот опускает голову:

— Я понимаю.

Оставшись вдвоем с Юргеном, Глезер улыбается:

— Старая история. Там, где появляется женщина, мужчина часто теряет рассудок.

— Слабое утешение, товарищ Глезер. Нельзя оставлять это дело без последствий… Вы девушку знаете?

— Видел однажды. И справки навел. Отец работает в Бланкенау, мать — счетовод в кооперативе… Мосс относится к таким людям, которые не смогут войти в нормальную колею, пока у них на шее взыскание. Я знал немало таких парней. Не могут отвыкнуть от гусарства. Пускай помается.

— Значит, вы предлагаете выговор?

Глезер поднимает руки:

— Совсем нет! Только как вариант. Моссу ведь еще долго здесь служить, и, если что, выговора ему не миновать. Я давно научился понимать, с кем имею дело.

— Надеюсь, вы ошибаетесь. Иначе у нас незавидная перспектива.

На следующее утро Рошаль объявляет Уве Моссу взыскание — лишение увольнений. На этот раз никто из солдат не пытается шутить, а в глазах у Философа сочувствие. Мосс стоит перед отделением красный как рак, но на лице у него застыло упрямое выражение, ибо он до последней минуты не верил, что его накажут.