Михаил Меньшиков - Письма к ближним

Народ наш доживает средние века свои. Для масс народных земля стоит еще неподвижно в центре мира, и он еще населен демонами. Но первобытному сознанию приходит конец. Что глубокий сон народный не дает настоящего счастья, что ночь нашей истории полна кошмаров, это слишком очевидно. Что есть высшее блаженство пробуждения, что научное миросозерцание дает торжество духа, и что мы не имеем права лишать свой народ участия в этом торжестве, – это бесспорно. Но вот еще трагический аргумент: просвещение становится оружием, условием жизни или смерти. Цивилизация не только прекрасная мечта, не только высшая свобода и радость духа, не только, наконец, комфорт и хлеб, цивилизация – это щит и меч, и горе народам, опоздавшим облечься в эту силу!

Попечители нашего просвещения побеседуют и разъедутся. Их двенадцать – число апостолов, вестников света. Они могут вернуться в свои уделы спокойными и холодными, чтобы стать у раз заведенной машины. Но кроме спокойствия, вот кому от всего сердца хочется пожелать еще и тревоги, и страстных задач, и юношеской свежести, и апостольского огня. Какой это подвиг – просвещение – и какая необходимость…

Победа необходима России не только как отпор разбойнику, напавшему из-за угла, не только как возможность не задохнуться от позора, но и вообще как восстановление нашей веры в способность жить. За последнюю четверть века Россией овладевает странная апатия. Неуменье справиться с бесчисленными внутренними задачами переходит в какую-то безнадежность. Над страною повисла густая сеть «вопросов», затянувшихся в мертвые узлы. Нигде в свете нет такого обилия «поднятых» и нерешенных дел, как у нас. В Китае их нет потому, что там их не поднимают. На Западе их почти нет потому, что их решают тотчас, как они возникли. Чтобы решать вообще, прежде всего нужна решимость, бюрократия же по самой природе страдает недостатком этого качества. На Западе граждане знают, чего хотят, каждое хотение кажется истиной, и закон вводится обыкновенно с быстротой и полнотой ясно сознанной потребности. Там же, где о желании граждан не спрашивают, гг. чиновники в вечной нерешительности. Нужен новый закон или не нужен, кто его знает. Как остановиться на чем-нибудь, если тебе, в сущности, все равно? Незаинтересованность дает хорошее качество – беспристрастие – и очень скверное качество – равнодушие, условие, гибельное для творческой работы. Равнодушным людям кажется всего лучше ничего не трогать, их идеал – «неделание». Но так как полный застой компрометировал бы «20-е число», то в виде приближения к идеалу берется возможно крохотное отступление от рутины. Вместо реформы дается полуреформа, вместо полного закона – дифференциальная дробь его в виде отмены примечания такого-то к пункту такому-то параграфа такого-то, статьи такой-то. Для достижения столь трудно уловимого результата наши комиссии заседают иной раз десятки лет, а иногда прямо-таки исчезают, не оставляя никаких следов, даже архивных. Там, где решению недостает естественного импульса – воли, нерешительность делается исторической чертой. Знаменитые «временные правила» действуют десятки лет, циркуляр вытесняет закон, и самый закон в окончательной форме бывает до того недостаточен, что на другой день по его обнародованию заговаривают о новой реформе…

Давно ли объявлен закон 28 мая (отмена вечного безбрачия для разведенных), как со всех сторон раздаются жалобы и попреки. Запрет безбрачия отменили, но оставили епитимию от 2 до 7 лет, и эта «парфянская стрела» в состоянии убить все благодеяние брачной реформы. Часть публики требует отмены этой неискренней и ненужной меры; другая часть стоит не только за нее, но и горячо осуждает ту маленькую долю свободы, которую дает новый закон. Известный богослов А.А. Киреев до такой степени против развода, что серьезно предлагает ввести в России гражданский брак. Лучше, по его мнению, совсем устранить церковь от участия в новых формах брака, лучше предоставить их всецело гражданскому закону, чем «призывать церковь прикрыть своим авторитетом всякие нечистые дела».

Я позволю себе остановиться на мнениях А.А. Киреева как на примере, до чего нерешительность нашего законодательства сковывает даже ясные умы. Из поколения в поколение мы воспитаны в государственном страхе пред новизной и склонны безотчетно держаться древних, хотя бы совершенно омертвевших форм.

По мнению г. Киреева, разрешив разведенному, виновному в прелюбодеянии супругу вступить в новый брак, «церковные власти решились отказаться от указаний Самого Спасителя » (курсив автора). Закон 28 мая наш автор называет «прискорбным делом», «вынужденною, тяжелою уступкой миру», компромиссом, позволяющим «укрывать нехорошие дела мира святою ризою церкви». «Древние заветы нарушены», – говорит наш автор. «Христос вообще не допускал развода» (курсив автора), и этим будто бы «полагается предел всяким толкам о браке разведенных лиц». Таким образом наша церковь, согласившаяся на новый закон, обвиняется почтенным публицистом ни более, ни менее как в отказе от вечных заветов Самого Христа!