Михаил Меньшиков - Письма к ближним

В Петербург съехались все наши «генерал-губернаторы просвещения», двенадцать попечителей учебных округов. Под руководством министра народного просвещения идет совещание об учебном деле.

Во всякое время съезд высших провинциальных властей по тому или иному ведомству имеет государственную важность, теперь же особенно. Мы, Россия, переживаем сейчас не какие-нибудь томные, безвестные дни, каких в истории всякого народа сколько в океане капель. Эти дни трагические, дни огромной государственной опасности, дни кровавых битв, дни безмерного героизма на крайних пределах нашей земли. Идет еще неслыханная по жестокости осада той самой «двери в мир», которую прорубила для племени нашего Великая Сибирская дорога. Россия отбивается от оглушительных ударов самой многочисленной в свете желтой расы, в лице самого передового и самого воинственного из ее народов. Наши за окопами изнемогают от непосильной, прямо титанической борьбы. Среди груды наваленных друг на друга человеческих и лошадиных трупов, в раскаленном маньчжурском зное, наши истомленные, засыпающие у орудий от смертельной усталости солдаты и офицеры медленно, капля по капле отдают драгоценную кровь свою за жизнь России. Всякому мученичеству бывает конец. Отстоит ли он чудным мужеством знамя нашего народа или падет под обвалом вражеским, Порт-Артур во всяком случае войдет в историю нашу как факт громадный и, может быть, фатальный. А Ляоян? А наш бедный флот на Востоке?

В лихорадке страшных событий все «нормальные функции» страны должны быть, конечно, повышенными. Даже будничная работа невольно приобретает государственный характер, сознается как элемент победы или поражения в той вечной борьбе, которую народ ведет за свое право жизни, Будничный труд, совсем даже маленькие, скромные способности, но сумма их спасает страну. Был момент, когда утомленный Рим заснул, и чуть не был зарезан подкравшимися врагами. Спали орлы, но не спали гуси. Они вовремя проснулись, загоготали, разбудили спящих, и великое государство было спасено. Может быть, это сказка, может быть, факт глубокого значения. Да, даже такая мелочь, как крик гусей, в цепи событий может сыграть иногда роль огромную. Как необходимо, чтобы все звенья великой цепи были налицо – и малые, и большие! О, как важно, чтобы хоть кто-нибудь бодрствовал, подавал голос! Не удивляйтесь, если во время войны и скромные голоса звучат серьезно, не удивляйтесь тревоге, которая слышится в газетных статьях, в докладах, прениях, общественных спорах. Но как же не быть тревоге? Народу нашему объявлена жестокая, беспощадная война. За спиной неприятеля, вооруженного с головы до ног, стоят другие враги, еще более могучие. Как не быть тревоге. Государственный корабль вступил в полосу ураганов и подводных скал. Если на военном корабле по сигналу «Дробь-тревога!» все мгновенно бросаются на свои, заранее намеченные места, то и на корабле государственном в такие, как теперь, тяжкие времена не все ли должны стремиться занять каждый свой пост? Не от всех ли требуется внимание, во сто раз повышенное, и готовность исполнить долг свой?

Война вскрыла тысячи опасностей, незаметно слагавшихся до войны. Война обнаружила то, к чему приучил нас слишком долгий, слишком обеспеченный мир: обман нашей неприступности. Оказалось, что мы вовсе не так безопасны, как воображали. Оказалось, те жестокие условия, среди которых нашим предкам приходилось отстаивать бытие России, вовсе не исчезли. Враги явились не только на Западе, но и на древнем поработителе нашем – монгольском Востоке… Долгий мир вообще дает неоценимые блага, но, понижая тревогу за свое государство, он разучивает народ гражданственности. Долгий мир – забвение опасностей, а забвение их вводит народ в забытье, в потерю государственного сознания. Слишком мирным народам, как Китаю, уже не жаль ни своего исторического единства, ни территории, ни веры, ни языка: приходи кто хочет и владей ими. Раньше, чем дойти до подобного государственного омертвения, в такой стране падают социальные инстинкты, исчезает чувство долга. Взятые из общества слуги его теряют служебную совесть; на государственную свою роль они смотрят как на личное предприятие, из которого следует извлечь как можно более выгод. Понятие «отечества», волновавшее предков до глубин сердца самыми священными волнениями, у их остывшего потомства не вызывает и тени чувства. Таков, по многим отзывам, дух китайской массы.