Валерий Алексеев - Улыбка навсегда - Повесть о Никосе Белояннисе

Но больше всего Никоса беспокоила та небрежность, с какой проводились допросы. Отказавшись от попыток заставить Никоса подтвердить свою причастность к созданию ЭДА и оставив в покое Аргириадиса, асфалия потеряла всякий интерес к «выяснению истины». На допросах повторялись одни и те же вопросы, ответы выслушивались равнодушно, с прохладцей, единственная цель этих процедур была держать Белоянниса в постоянном напряжении. Казалось, этих господ совсем не заботило то, что следствие «не вязалось»; даже улыбка, с которой Никос отвечал на совсем уж бессмысленные вопросы, больше не приводила их в бешенство. «Смейся, смейся, — говорил скучающий взгляд следователя, — мы свою игру уже закончили, а твоя еще впереди».

Несколько раз на допросах присутствовали посторонние, молчаливые люди с заметной военной выправкой. Вопросов они не задавали, сидели в сторонке и лишь иногда иронически поглядывали на инспектора, старавшегося показать свое крайнее к их присутствию безразличие. Особого почтения сотрудники асфалии к этим людям не проявляли, но нервничали заметно и старались обставить допрос как можно солиднее.

Долго ломать голову Никосу не пришлось: слишком явно «гости» демонстрировали свое высокомерное и презрительное отношение к грубой работе асфалии. Так по-английски могли вести себя только офицеры армейской разведки, охотно перенимавшие манеры Интеллидженс сервис. И тогда окончательно оформился вывод, давно уже фигурировавший в числе предварительных: закон 375 — «обвинение в шпионаже».

О, это был подлый, тонко рассчитанный ход. Чрезвычайный закон 375 был принят при Метаксасе: старик диктатор знал толк в обосновании репрессий. Весь смысл этого закона, все его удобство заключалось в том, что обвинение в шпионаже не требовало никаких серьезных доказательств. Любой пробел в обвинительном заключении, любая неувязка, любое фактическое несовпадение — все могло быть прикрыто ссылкой на секретность информации, на «соображения государственной тайны». Той самой ссылкой, которую нащупал, но, увы, слишком поздно на «процессе 93-х» начальник отдела по борьбе с коммунизмом господин Ангелопулос.

Закон 375 многое дозволял. Можно было на его основании запретить освещать судебный процесс в прессе. Можно было вовсе не допустить журналистов на заседания суда. Можно было не вдаваться в детали обвинения, пренебрегать отсутствием улик — вот почему господа из асфалии с такой артистической небрежностью вязали концы следствия. Не вяжется — ну и черт с ним, высшие интересы нации это допускают.

Никос не догадывался лишь об одном — что тот самый антигосударственный заговор, по поводу которого военный министр объяснялся в парламенте и заверял господ депутатов, что закон и порядок вне опасности, тот самый заговор, «блестяще раскрытый контрразведкой», опутавший всю Грецию, протянувший свои нити к армии и парламенту, тот самый заговор, о котором полунамеками с декабря прошлого года толковала правая печать, — что это и есть «заговор Белоянниса», о котором вскоре узнает весь мир.

Закон 375 давал единственную в своем роде возможность связать в единое целое мифические встречи с Аргириадисом, несуществующие контакты с парламентариями от ЭДА, само появлений Белоянниса в Греции, не утруждая себя доказательствами, ибо все, что касается шпионажа, доказывается само собой: ни один серьезный «шпионский заговор» не оставляет улик, а те, которые все же найдены, не могут быть оглашены из соображений секретности.

Лица, обвиняемые по закону 375, не выигрывают судебных процессов: само обвинение делает их виновными. А обывателю и в голову не придет возмутиться по поводу смертного приговора шпиону: чем менее доказана его вина, тем более ловким и опасным он представляется. Оставалось только удивляться, что к этому безотказному приему власти не прибегли сразу. Видимо, для того, чтобы обвинить такого человека, как Белояннис, в шпионаже, требовалось определенное усилие мысли.

9 февраля Белояннису, было предъявлено официальное обвинение. Одновременно было сообщено, что процесс начнется через неделю.

Цукалас был настроен оптимистично.

— Похудел, помолодел, — шутливо сказал он, хлопнув Никоса по плечу. — Совсем юноша стал, честное слово. Вот только мешки под глазами, откуда?

— Переедаю на ночь, — ответил Никос, — и лежа читаю. Люблю, знаете ли, валяясь на диване, полистать Диккенса. Надо же чем-то заполнить досуг.