Валерий Алексеев - Улыбка навсегда - Повесть о Никосе Белояннисе

— Нет уж, я послушаю, — тяжело дыша, сказал он. — Выслушаю все до конца и пойду знаешь куда? На улицу Бубулинас.

— Правильно, — спокойно ответила Рула. — Я тебя продала, ты меня продашь. Думаю, что не останешься в убытке.

— Если меня не пришьют по дороге твои дружки!

— Нет у меня никаких дружков, — сказала Рула. — Ты, конечно, уверен, что я с тобой — по заданию. Но это не так. Ты неглупый парень, на досуге подумаешь — сам поймешь, почему это не так. Поймешь, если вспомнишь. Тебе есть что вспомнить, Мицос. Не говори, что нечего, не говори…

Мицос отшвырнул фуражку в сторону, опустил голову на руки.

— Белояннис спас моего отца, Мицос… Ты знаешь, что это такое. Ты был славным парнем десять лет назад. Я жалею, что опоздала родиться. Я бы не дала тебе опуститься так низко. Но сейчас не об этом. Это — потом. У нас еще будет время, если ты, конечно, не пойдешь на улицу Бубулинас. Я знаю, от тебя нельзя требовать слишком многого, тебя сломали.

— Чего ты от меня хочешь? — глухо спросил Мицос.

— Ты сказал «завтра». Во сколько? Каким маршрутом их повезут?

Мицос медленно поднял голову, посмотрел на Рулу, криво усмехнулся.

— У вас что, дивизия здесь, в Афинах? Не засаду ли устроить собираетесь?

Рула молча кивнула.

— Я же предупрежу, — сказал Мицос.

— Не предупредишь, — ответила Рула. — Я тоже пойду со всеми. Так по каким улицам их повезут?

— Маршрут обычный, — медленно проговорил Мицос. — Проспект Сингру, улица Стадиу, Регилис, потом по Кифисиа…

— В Гуди?

— Конечно. Куда же еще?

— В котором часу?

— Послушай, Рула, это глупости. Вся военная полиция будет поставлена на ноги. Вас переловят, как котят. И потом, в сопровождении будет не меньше полусотни солдат… чистейшая нелепость.

— Мицос, это не твое дело. В котором часу?

— Где же вы раньше были?

— Белояннис возражал против побега. Вот мы и решили сами… Так в котором часу?

— Завтра в двадцать три тридцать за ним приедут…

— Так поздно?

— С тем, чтобы расстрелять уже в понедельник. По воскресеньям казни запрещены.

— Подлецы… — тихо сказала Рула.

— Вы тоже хороши, — желчно сказал Мицос. — Сколько солдат перестрелять собираетесь?

— Мы постараемся обойтись без стрельбы. Задержим грузовик с конвоем и…

— И подмените фургон? — быстро спросил Мицос.

— Где ты находился в ночь с двадцатого на двадцать первое ноября тысяча девятьсот пятидесятого года?

Молчание.

— Белояннис, где ты находился в ночь с двадцатого на двадцать первое ноября тысяча девятьсот пятидесятого года?

Молчание.

— Ты отказываешься отвечать на этот вопрос?

— Я отказываюсь отвечать на какие бы то ни было вопросы до тех пор, пока вы не дадите мне удовлетворительное объяснение, на каком основании…

— Все объяснения будут даны тебе адвокатом после предъявления обвинения.

— Значит, до предъявления обвинения вы не услышите от меня ни слова.

— Белояннис, ты вынуждаешь нас применить к тебе более жесткие меры.

— В таком случае можете меня больше ни о чем не спрашивать.

— Хорошо. Какие объяснения ты хочешь получить?

— Я требую объяснить, на каком основании я переведен с места отбытия заключения.

— Ты переведен на доследование.

— Я требую встречи с моим адвокатом.

— До обвинительного заключения это невозможно. Послушай, Белояннис, давай лучше перестанем ходить по кругу. Тебе, естественно, хочется узнать, в чем состоит предъявляемое тебе обвинение. Но до вынесения обвинительного заключения ты ни о чем не узнаешь. А для обвинительного заключения нам нужны твои показания. Поэтому чем скорее ты заговоришь, тем скорее тебе официально будет предъявлено обвинение. И тогда ты получишь возможность встретиться со своим адвокатом. Если хочешь, мы даже выпишем тебе адвоката из Праги.

— Любой допрос осужденного противозаконен.

— Не тебе говорить о законах. Ты не осужденный, Белояннис. Ты подследственный. Да, это некоторое отклонение от юридических норм, но в высших интересах нации это допустимо. Взгляни на эту бумагу, здесь подпись министра юстиции господина Папаспиру. Можешь не сомневаться, она подлинная.

— В этом я как раз не сомневаюсь.

— А теперь приступим к нашей общей работе. Поверь, что особой надобности в твоих показаниях у нас нет, в нашем распоряжении достаточно данных для нового обвинения, так что наш разговор будет носить отчасти формальный характер. Не будем же оттягивать момент предъявления обвинения, к которому и ты, и мы одинаково стремимся. Итак, что ты делал в ночь с двадцатого на двадцать первое ноября тысяча девятьсот пятидесятого года? Где находился, с кем встречался? В твоих интересах все это припомнить.