Дороти Паркер - Новеллы

— Если бы только я могла иметь маленького ребеночка! — вздохнула она и меланхолично покачала головой. Потом откашлялась слегка, снова вздохнула и повторила, немного понизив голос: — Если бы только я могла иметь маленького ребеночка, мне кажется, я была бы совершенно, почти совершенно счастлива.

За спиной у нее раздался резкий стук, и она обернулась, пораженная. Гвени уронила на пол щетку для волос и стояла, закрыв лицо руками и покачиваясь из стороны в сторону.

— Гвени! — сказала миссис Лэнье. — Гвени!

Девушка опустила руки, и миссис Лэнье увидела, что лицо у нее такое бледное, словно она стоит под лампой с зеленым абажуром.

— Простите, — задыхаясь проговорила девушка. — Простите. Пожалуйста, не сердитесь на меня. Я… меня тошнит!

И она так стремительно выбежала из комнаты, что задрожал пол.

Миссис Лэнье сидела, прижав руки к раненому сердцу, и глядела вслед убежавшей Гвени, а затем медленно обернулась обратно к зеркалу. То, что она увидела в нем, заставило ее на мгновение замереть. Подлинный художник с одного взгляда распознает шедевр. Это было венцом всех ее стараний, подлинным апофеозом меланхолической задумчивости. Это трогательное выражение недоуменной печали, было как бы последним завершающим штрихом. Заботливо стараясь удержать его на лице, миссис Лэнье встала, отошла от зеркала и, все еще прижимая свои прелестные руки к груди и, словно щитом, прикрывая ими сердце, спустилась в гостиную к ожидавшему ее там новому молодому человеку.

В тот воскресный вечер мы сидели за столиком в большом кафе в Валенсии. С нами была молоденькая девушка — шведка. Мы пили вермут из толстых бокалов. В каждом бокале плавал серый кусочек ноздреватого льда, и официант был очень горд, что подает вермут со льдом, и никак не мог решиться поставить бокалы на столик и расстаться со своим льдом навеки. Но во всех углах зала посетители хлопали в ладоши и свистели, стараясь привлечь его внимание, и он наконец вернулся к своим обязанностям, однако все еще продолжал оглядываться через плечо на наш столик.

За окнами было темно. Ночь наступила внезапно, и, так как ей не предшествовали сумерки, а фонари на улицах не горели, казалось, что уже далеко за полночь и ребятишкам давно бы пора в постель. А в кафе было полным-полно ребятишек. Они сидели торжественно, чинно и с снисходительным интересом посматривали вокруг.

За соседним столиком я заметила совсем уж крошечного малютку — месяцев шести, не больше. Отец младенца — низкорослый паренек в большой не по росту солдатской форме, которая оттягивала ему плечи, бережно держал его на коленях. Младенец не делал решительно ничего. Однако отец и мать ребенка — молоденькая худощавая женщина, у которой под дешевым бумажным платьем уже снова обрисовывался большой живот, — в восторженном изумлении не сводили со своего малыша глаз, а кофе стыло в чашках на столике перед ними. Малыш был по-праздничному во всем белом. Платьице у него было так тщательно заплатано и заштопано, что его можно было бы принять за новое, если бы белые заплатки не были чуть-чуть белее платья. Голову ребенка украшал голубой бант из совершенно новой ленты, завязанный необыкновенно тщательно, так что все петли и концы были абсолютно одинаковой длины. Бант был, в сущности, совершенно бесполезен, потому что волосенки были совсем коротенькие и не могли бы лезть ребенку в глаза. Он служил украшением, и только, — это было сознательное, обдуманное маленькое кокетство.

«Ах, бога ради, перестань! — сказала я самой себе. — Ну да, у этого ребенка на голове завязан голубой бант. Ну да, мать не ела дня два, чтобы принарядить ребенка, когда отец приедет домой в отпуск. Ну так это ее личное дело и совершенно тебя не касается. Так чего же ты расчувствовалась?»

В большом, тускло освещенном зале было людно и шумно. Утром город бомбили. Всегда как-то страшнее, если это происходит среди бела дня. Однако сейчас в кафе я не заметила ни одного испуганного напряженного лица, никто не старался веселиться через силу. Все спокойно пили кофе или лимонад, наслаждаясь заслуженным воскресным отдыхом, и оживленно болтали о каких-то повседневных делах. Все говорили одновременно и все же слышали друг друга и отвечали нескольким собеседникам зараз.