Дороти Паркер - Новеллы

Миссис Лэнье часто говорила, что она абсолютно не знает, что бы она стала делать без своей маленькой Гвени. Если маленькая Гвени когда-нибудь покинет ее, говорила миссис Лэнье, она просто этого не перенесет. И, говоря так, она казалась столь хрупкой, потерянной и беспомощной, что гости бросали на Гвени хмурые взгляды, испуганные скрытой в этой девушке возможностью умереть или выйти замуж. Впрочем, Гвени пока не давала никаких оснований для беспокойства, ибо была вынослива, как молодая лошадка, и не имела возлюбленного. Она не обзаводилась друзьями и, по-видимому, не чувствовала в этом нужды. Ее жизнь была посвящена миссис Лэнье, и, как все, кто был близок к этой даме, она старалась по мере сил оградить ее от страданий.

Этих соединенных усилий хватало на то, чтобы изгладить из сердца миссис Лэнье следы тягостных впечатлений, полученных извне, но глубоко личную печаль этой дамы утолить было куда труднее. Такая безграничная, затаенная тоска жила в ее сердце, что нередко проходили дни за днями, прежде чем миссис Лэнье находила в себе силы поделиться в голубых сумерках своей печалью с новым молодым человеком.

— Если бы только я могла иметь маленького ребеночка, — со вздохом говорила миссис Лэнье, — я, наверное, была бы почти совсем счастлива. — И она складывала у груди свои нежные руки и медленно, грациозно покачивала ими, словно убаюкивая малютку — драгоценное сокровище ее грез. А потом — несчастная Мадонна без дитяти! — она погружалась в столь меланхолическую задумчивость, что молодой человек готов был по ее приказу жить или умереть.

Миссис Лэнье никогда не говорила о том, почему это ее желание остается неосуществленным. Молодой человек должен был понимать, что она слишком деликатна, чтобы кого-то винить, и слишком горда, чтобы говорить об этом. И, конечно, находясь в столь тесной близости к миссис Лэнье в бледно-голубом сумеречном свете, молодой человек не мог не понять недосказанного, и кровь его закипала от ярости при мысли о том, что никто не отправил еще на тот свет этого олуха — мистера Лэнье. Молодой человек принимался молить миссис Лэнье — сперва сдавленным шепотом, затем громко и горячо — позволить вырвать ее из этого ада и попытаться сделать почти совсем счастливой. Вот после этого и наступали дни, когда миссис Лэнье больше не было дома для этого молодого человека, или она была больна, или ее нельзя было беспокоить.

Гвени никогда не входила в гостиную, если там находился только один молодой человек. Но, когда молодые люди снова появлялись небольшой группой, она неслышно и незаметно прислуживала им — задергивала портьеры, меняла бокалы. Все слуги миссис Лэнье ступали неслышно, прислуживали незаметно и обладали корректной, ничем не примечательной внешностью. Когда приходилось сменить кого-либо из слуг, Гвени вместе с экономом производила эту замену, не доводя ее до сведения миссис Лэнье, дабы не огорчать ее повестью черной неблагодарности или горя. Новые слуги всегда походили на старых, ибо точно так же умели не бросаться в глаза. Так было до тех пор, пока не появился Кейн, новый шофер.

Старого шофера пришлось сменить, потому что он был старым шофером слишком долго. Для нежного сердца невыносимо тяжело наблюдать, как день ото дня все глубже залегают морщины на знакомом лице, все более заостряется знакомый нос и горбится знакомая спина, все тоньше становится знакомая шея, торчащая из ставшего просторным ворота. Старый шофер и видел, и слышал, и исполнял свои обязанности ничуть не хуже, чем прежде, но миссис Лэнье была просто не в силах наблюдать происходящую в нем перемену. В голосе ее звучала подлинная мука, когда она сказала Гвени, что не в состоянии больше его видеть. И старый шофер ушел, а на его место пришел Кейн.

Кейн был молод, и тому, кто находился позади него в автомобиле, приятно было смотреть на его прямые плечи и круглую крепкую шею. Форма сидела как литая на его ладной широкоплечей, узкобедрой фигуре, когда он стоял, распахнув перед миссис Лэнье дверцу автомобиля. Кейн слегка наклонял голову, когда миссис Лэнье проходила мимо него и садилась в машину, но обычно он держал голову высоко и даже чуть-чуть набок, а на его ярких губах играла едва приметная вызывающая усмешка.

Не раз, в ненастные дни, когда машина ждала у подъезда, человеколюбивая миссис Лэнье говорила Гвени, чтобы она позвала Кейна на кухню обогреться. Гвени подавала ему чашку кофе и смотрела на него, пока он пил. Дважды она не услышала призыва эмалированного электрического звонка миссис Лэнье.