Луи Арагон: Гибель всерьез

Гнусность какая, что ему от меня нужно? Что это за наставление? И спрашивается, кто к кому ревнует? Ревновать можно только к тому, кто действительно существует [166] Утверждение несколько опрометчивое. (Примеч. автора.) . Решено, убью его. Пусть заткнется, а то разошелся. Он еще рассуждает о других, скажите, какой великодушный!

«Хлебом его не корми только дай потрепаться о развивающихся странах, о голоде на краю света, или, может, ты считаешь, что пролетарий — это ты? Что? Не нравится слушать?.. Ну так катись и оставь нас в покое… стоило тебе появиться — и Омела… думаешь, я тебе позволю вредить Омеле только потому, что ты поплотнел и, возможно, обзавелся правом на выборы?»

Я чувствовал, он готов на меня броситься, чувствовал, как его распирает, как он сопит, до чего омерзителен! «Подлец!» — прошипел он сквозь зубы и сжал кулаки, вот оно в зеркале передо мной, его перекошенное лицо… хватает ручищей меня за плечо… полегче, я этого не люблю… И тут я увидел невероятное, превосходящее всякое воображение… у зеркального Антоана… мне не мерещится… у него голубые глаза.

Еще и это? Хватит, конец. Решение давно принято. Я не допущу гибели Дездемоны. Я сжал кулаки. Я ударил. Изо всех сил — и откуда взялись! Бил и бил. Хотел убить. В угаре драки что-то сделалось у меня с рукой. Антоан? Кровь. Я упал. Текла моя кровь.

Грохот падения привел Омелу в чувство. Что с ней? Такая страшная слабость… но мало-помалу она вспомнила, из-за чего упала в обморок. Встала и заторопилась к закрытой двери, из-за которой виднелась полоска света. Господи! Господи! Кто же? Распахнула дверь и увидела распростертого на полу человека, старика с седыми волосами, текущую кровь и прямо перед собой звезду, паутину разбитого зеркала. Альфред, один, на полу —но испугала Омелу кровь. Она текла из руки по одежде, ковру. Омела распахнула двери в ванную, в коридор, закричала. Тишина. Квартира пустая, темная. Омеле его не поднять, а нужно —поднять, положить на кровать, нужно позвать на помощь: позвонить, но консьерж не отвечает на звонки из квартир… она звонит, звонит, но консьерж, он, видно, куда-то вышел… и Соледад не придет… Омела вдруг сообразила: главное остановить кровь, полотенце, шарф, ну хоть что-нибудь, а-а, большой платок, подаренный Кристианом: она перевязала руку над раной —туго, еще туже, перетянула так, чтоб рука посинела… Стоя на коленях, Омела говорила с Альфредом, он застонал, она говорила, он шевельнулся. Но что же произошло? У нее было что-то вроде галлюцинации. Альфред один. В квартире никого. Она вздрогнула. Что делать? Вызвать врача?.. Омела поднялась. В дверь позвонили. В какую из двух, она всегда их путала. Похоже, в парадную. Омела почувствовала озноб и набросила на плечи теплый халат. Кто это может быть? Зажгла свет, открыла: Кристиан и сним похожий на японца незнакомец, высокого роста, в черных перчатках, с портфелем. «Как? —спросил Кристиан. —Вы встали, Ингеборг? А где Антоан?» Ведь доктора вызвали для нее. «Доктор, прошу вас, пожалуйста, сюда, —сказала Омела, не отвечая Кристиану. —Какое счастье, что вы пришли… »

Кристиан, человек небольшого роста, постаревший, похудевший, но с животиком, лицо у него все в красных прожилках, толстый нос и волосы с проседью. Одет он очень небрежно, но, видно, ему неприятно, что обращаются с ним как с лакеем. Кристиан берет Альфреда под мышки, почему именно он появляется на сцене, когда Альфреда нужно вытягивать из беды? Доктор берет Альфреда за ноги. «Кровь испачкает постель, —говорит доктор без малейшего намека на японский акцент. —Нет ли у вас…» Омела с бесстрастным выражением лица, сжав губы, достает из шкафа кусок белой клеенки, бедная рука кровоточит несмотря на повязку, не слишком, правда, удачно сделанную. «Позвольте, я его осмотрю, —говорит доктор, и Кристиан включает свет. Он отводит Ингеборг в ее комнату, усаживает в красное кресло, ясно, что она едва держится на ногах. Кристиан повторяет: «Где Антоан? Он позвонил мне, сказал…» Ингеборг поворачивается к нему лицом и молчит, на руках у нее кровь. Тишина. Слышно, как вдалеке шумит бульвар Сен-Жермен. Кристиан не решается нарушить молчание. Но все же спрашивает, что за цветок? Омела: бамбергия, кажется.

Входит доктор: «Мадам …»Ингеборг встает и, жалко улыбаясь, смотрит на него: «Вы нуждаетесь в моей помощи? »Она отрицательно качает головой: все уже прошло, голова закружилась, пустяки. А…? Она поворачивается в сторону спальни.

—Вы правильно сделали, что перетянули ему руку, —говорит доктор, и его узкие глаза светятся как-то особенно нежно. —Мы отвезем его ко мне в больницу, машина внизу… если мсье Фюстель-Шмидт хочет остаться с вами…