Андрей Дугинец - Боевое задание

За одно то, что фашист по-хозяйски, основательно, как у себя дома, садился на этот стул, его ненавидела вся семья. Но об этом и мать и дети, конечно, молчали. В доме вообще устанавливалась напряженная тишина, когда Ганс возвращался из комендатуры. Речь заменялась пантомимой, движением глаз.

Немец пил шнапс, который наливал из фляжки, и угрюмо, долго ел. Наевшись до отвала, он вытирал губы хлебом и, бросив этот кусок на стол, тут же ложился на застеленную белым покрывалом постель. Причем хозяйка должна была успеть подложить ему что-нибудь под ноги и уйти на цыпочках, чтобы не мешать отдыху.

Перед закатом солнца немец садился на мотоцикл и гнал по укатанной проселочной дороге. По пути сажал дочку районного старосты, Ганнусю, и мчал на хутор ее тетки, которая угощала ефрейтора как зятя и любила с ним «культурно» поговорить, обходясь десятком заученных полунемецких фраз.

В сумерках возвращались. Ганнуся входила в дом Супруновых, как в свой. Ни на кого не глядя, словно незнакомая, пробегала через кухню, где теперь теснилась хозяйка дома с тремя детьми, и на ключ закрывала за собою дверь передней. Сразу же заводила патефон, и до полуночи дом оглушала режущая слух громогласная танцевальная музыка. Слышались то пьяные взвизгивания, то хохот, то обрывки незнакомых песен.

И только в полночь музыка умолкала. Пошатываясь, Ганс и Ганнуся выходили из дома, их ожидали два полицая. Ганс возвращался спать. А Ганнусю местные полицейские сопровождали домой. За ее жизнь районная полиция теперь отвечала и боялась, как и за самого немца.

Все село ненавидело Ганнусю больше, чем даже ее отца, старосту. Их двоих — Ганса и Ганнусю — называли теперь одним обобщенным именем: Гансы.

Ефрейтор, конечно, ошибся, приписывая себе заслуги в том, что хозяйский мальчишка теперь ежедневно чистил мотоцикл и вообще стал внимательным и послушным.

Истинную причину перемены в отношении к гитлеровцу знали только двое — сам Гаврюха да его закадычный друг Сенька.

В первый же день, как пришли в село, фашисты расстреляли директора школы.

Семиклассники Гаврюха и Сенька начали ломать голову над тем, как отомстить за своего учителя. Когда в Гаврюхином доме поселился этот спесивый ефрейтор, совещания друзей стали ежедневными. Но придумать они долго ничего не могли.

И вот однажды среди бела дня примчался Сенька во двор Супруновых, где его друг неохотно елозил тряпкой по запыленному крылу мотоцикла. Подсел к нему и прошептал:

— Неси чистые тряпки! Живо! С сегодняшнего дня будем драить мотоцикл так, чтоб блестел, как новенький!

— Сдурел! — отстранился от него Гаврюха. — И не подумаю стараться для этого душегуба. Или ты не знаешь, сколько наших людей он замордовал своей резиновой дубиной?

— Неси тряпки, будем чистить, и я тебе все расскажу… — категорически заявил Сенька. — Ты поймешь, что я совсем не сдурел…

Сенька считался в классе самым изобретательным. Все знали, что он собирается стать конструктором самолетов. Еще в четвертом классе он записался в кружок авиамоделистов и выклеивал какие-то никому не известные модели самолетов, чем удивлял даже учителей.

Гаврюха обо всем этом знал и все же не поверил, когда услышал от друга, что с Гансом Брюнером можно расправиться безо всякого оружия.

Когда Гаврюха принес чистую тряпицу и подсел к мотоциклу, Сенька тихо сказал, что чистить мотоцикл и вообще содержать его в порядке надо для того, чтобы ефрейтор смелее на нем носился.

— На большой скорости он сам себе снесет голову, — убежденно предсказал Сенька.

— Жди, пока это он на что-нибудь наткнется! — разочарованно протянул Гаврюха. — Я-то думал, ты что-то изобрел…

Внимательно осмотревшись по сторонам, Сенька приглушенным голосом терпеливо объяснил другу, что именно надо сделать, чтобы мотоциклист поскорее «наткнулся».

Он где-то вычитал, что, если туго натянуть над дорогой проволоку, она сорвет мотоциклиста с машины. Только надо точно угадать высоту.

Мотоцикл уже блестел так, что в никелированных частях ребята отражались, как в зеркале, а Гаврюха и Сенька все его терли и говорили, говорили — обсуждали каждую мелочь предстоящей боевой операции…

Было конечно же страшно. Ведь они собирались убить человека. Убить, уничтожить насовсем, навсегда. Это нелегко взрослому, не только подростку. Но гитлеровец сам их на это все больше настраивал. Каждый день по селу черной змеей проползало сообщение о новой кровавой расправе Ганса Брюнера с кем-нибудь из жителей села, которого ребята знали, может быть, как добрейшего человека. И Ганс в сознании мальчишек все больше отделялся от людей, вообще от рода человеческого, превращаясь в ненасытного кровожадного хищника, которому каждый день нужна новая жертва.