Андрей Дугинец - Боевое задание

Он даже не глянул вверх, на скалу, где неистово качалась маленькая березка — сигнал тревоги.

Автомобиль взревел и рванулся с места на полной скорости. Тимофей хотел крикнуть что-то другу и его напарнице.

Но те уже выскочили из-под моста, разматывая клубок бикфордова шнура. Ежо поджег кончик шнура и, подбежав к Кравцову, хлопнул его по плечу:

— Я знал, ты прибежишь!

Ухватив Божену за руки, они изо всех сил побежали прочь от моста по дороге. На гору здесь карабкаться теперь было опасно, надо было убегать по ущелью, которое неподалеку заворачивало вправо. Навстречу попалась старуха, и они ее вернули, сказав, что через мост нет хода.

Не успели они скрыться за этим поворотом, как сильный взрыв потряс все ущелье. И тут же, словно эхо, раздался пулеметный шквал. Это гитлеровцы стреляли с машин, несшихся к мосту.

Но теперь эта стрельба не пугала партизан. Мост уничтожен. Преследование невозможно.

В расщелине, где не опасна была даже минометная стрельба, друзья остановились передохнуть.

— Зря ты так… рисковал! — с трудом переведя дыхание, заговорил Ежо.

— Молчи! — строго сказал Кравцов. — Больше я тебя одного на опасное дело не пущу. Раз поклялись, то и жить вместе, и умирать вдвоем!

— Нет, лучше совсем не умирать! — вмешалась Вожена.

— Я за это! — с радостью поддержал ее Кравцов.

Точно по заказу партизан и жителей Теплиц пошел снег, закружилась вьюга и занесла все дороги к местечку.

На месте разрушенного моста фашисты поставили столб с фанеркой, на которой по-немецки и по-словацки было написано огромными буквами:

«Путь закрыт! Партизанская долина».

Ефрейтор Ганс Брюнер видел, что русские, в доме которых он поселился на время работы в районной полиции, люто ненавидят его. И все, что ему нужно, делают только по большому принуждению, из страха.

Но однажды, возвратясь домой, Ганс увидел, что его мотоцикл стоит на деревянной подставке и блестит, как новенький.

— Гут, гут! — похвалил он Гаврюху, который сидел в сторонке и соломой вытирал засаленные пальцы.

Такой поворот в поведении хозяйского паренька, который до этого волком косился на постояльца, немец приписал своему умению перевоспитывать русских. Хотел было даже угостить этого лохматого, нахохленного молчуна таблеткой сахарина, да раздумал: русские должны работать на завоевателей безвозмездно, они покоренное племя, рабы. Ганс сел на толстое бревно под стенкой дома, служившее скамьей, и выразительно показал руками на запыленные сапоги, мол, почисть.

Гаврюха, потупя голову, сходил в дом за щеткой и кремом. Молча и все так же не поднимая глаз на фашиста, начистил ему сапоги до мотоциклетного блеска.

Немец подошел к мотоциклу, остановился, как бы сравнивая блеск сапог со сверканием машины, и бросил несколько слов, перевести которые Гаврюха не мог, но догадался — требует так делать каждый день. В знак согласия Гаврюха мотнул своей давно не стриженной головой, но, как показалось гитлеровцу, как-то с угрозой ухмыльнулся.

Больше ничего не сказав, Ганс вошел в дом, где его ждал ужин. Он всегда приходил из комендатуры в пять часов вечера. Долго умывался и отплевывался.

Первое время хозяев удивляло, почему их постоялец так подолгу и по нескольку раз намыливает руки и моет их только горячей водой с мочалкой, будто в огороде или в хлеву копался. А потом все выяснилось. Он, оказывается, прислан шефствовать над полицией. Целыми днями ведет допросы тех, от кого полицейские ничего не могут добиться. Допрашивает в основном дубиной или резиновой плетью. От чего не только руки, а иногда и мундир его бывают в крови.

Умывшись, Ганс устало садился за стол, где уже стояло то, что он утром заказывал хозяйке.

Гаврюхина мать ненавидела постояльца не меньше, чем ее сын. Но, чтобы немец не сделал детям ничего злого, старалась угодить ему — готовила все, что требовал. А кухаркой она была отменной. Если не было гуся или чего другого, заказанного постояльцем, шла к соседкам. Те понимали ее положение и отдавали последнее: не отдай — придет полицай и вместе с душой вытрясет.

Садился Брюнер на старый венский стул, на котором сиживал когда-то хозяин дома.

Отец Гаврюхи был шофером. На стареньком «газике» он увез добровольцев Красной Армии прямо из военкомата на фронт да и не вернулся.