Командир подбросил в печурку лучины. Смолистые чурочки вспыхнули, осветили усатое, мрачное лицо задержанного.
— Вы что, печник? — спрашивает командир мужика, робко остановившегося у порога.
— Га? — печник приставил руку к уху, как делают глухие. — Вы мини? Кажить дужче, бо я тугый на вухо.
Командир усадил его на скамейку рядом с собой и расспрашивает, зачем шел, почему именно в Волчищи и как раз через село, занятое партизанами. Тот поясняет, что из его села другой дороги в Волчищи нет. А шел именно туда потому, что там можно хорошо заработать: село богатое, в начале войны домов понастроили, а печек нету.
Командир спросил, большая ли у печника семья. Тот ответил, что жену и четырех маленьких дочек фашисты сожгли в их собственном доме за то, что накормили и обогрели партизан. Осталась только старуха мать да семилетний сынишка, но и те уцелели случайно: мать грибы собирала в лесу, а мальчишка пас корову. Теперь они в лесу живут, в землянке.
Пока они так перекрикивались на всю комнату, мы с комиссаром потихоньку говорили о том, что, если бы печник не был глухим, ему и поручили бы разведку в бандитском селе. Но что может узнать глухой? Кто станет кричать ему в ухо про банду и ее главаря?
И тут я вспомнил своего батю, как он звал помогать ему и все твердил: «В жизни любая специальность может пригодиться». Вспомнил я все это и вполголоса говорю комиссару:
— Дурень я, не научился у батьки делать печи, теперь пошел бы вместо глухого и все разузнал.
Командир повернулся. Лицо красное, то ли от печурки, то ли от гнева.
— У тебя батько был печник?
— Да, — говорю, — печник. Да еще какой! Печка у него звенела, как медный колокол!
— И ты, бисова душа, не научился печи делать? — командир подошел ко мне так быстро, что я думал — за уши отдерет, как провинившегося мальчишку. Он был вдвое старше меня, мог наказать попросту, по-отцовски.
Я только руками развел:
— Вот же не научился, грязной работы боялся.
— Ну так садись и учись, — приказал он. — Дядьку этого мы задержим, а ты пойдешь вместо него. К утру чтобы стал первоклассным печником.
Тут же натаскали в хату кирпича и начали делать печку. Командир и комиссар перебрались в другую хату, а мы работаем.
К утру я должен стать «первоклассным печником», а штабных дел у меня по горло. И много таких, что надо за ночь завершить, иначе без меня тут не разберутся. Подставил я стол с бумагами к самой печке. Пишу приказы, подшиваю дела, а изредка посматриваю на шуструю работу печника. Я считал, что самое главное в печном деле — это запомнить, что за чем идет — когда дверцы вставить, когда колодезя выводить.
Мастер долго молчал, делал свое дело. А потом, когда уже возвел половину печки, сказал скорее с насмешкой, чем с упреком:
— Учитесь вы, я вижу, как мой племянник, заглазно. В тридцать девятом, как пришли Советы, Володька поехал в Москву, поступать в институт. А через месяц вернулся с двумя чемоданами книг.
«Не приняли?» — испугалась мать.
«Чего же. Приняли. Учиться буду заглазно. И работать и учиться».
Вот и вы тоже заглазно… А только печка не институт. Тут главное, чтобы руки навыкли.
Да, прав этот добрый дядя. Тысячу раз прав. Но что мне делать? Надо и то и это…
Вот тут я и вспомнил своего батю печника…
Когда я учился в пятом классе, мечтал стать корабелом. День и ночь строил катера, крейсеры, эсминцы. Все доски, какие отец запасал для дела, я изрежу, бывало, на кораблики.
Закончил шестой класс. Большой стал, такой дядя, как сейчас, только лет меньше. Отец и говорит:
— Раз у тебя каникулы, идем со мною печи делать.
А батя был самый лучший печник во всей округе. За ним нередко приходили из таких дальних деревень, что я и названия их не слыхивал.
Зовет он меня с собою: поработаешь каникулы, на инструмент заработаешь, а зимой опять строй свои корабли.
Я мнусь: очень уж не хотелось учиться на печника. Наконец набрался храбрости и бухнул:
— Я не хочу быть печником! Выучусь на корабела.
— Да я тебя и не заставляю всю жизнь ходить в печниках. Только летом будешь помогать. Я-то без тебя обойдусь, а тебе лишняя специальность в жизни пригодится.
— Печи делать пригодится? — не поверил я. — Что я, на скоростном лайнере буду ляпать из глины твои печи?!
— Не хочешь, оставайся собак гонять!
На том дело и кончилось. Отец ушел на все лето один.
А через год он опять мне свое:
— Ну, ты уже совсем большой, да и поумнее стал, Идем все же печи делать.
Читать дальше